На закате отправились вчетвером. Дороги промерзли, в выбоинах блестел ледок. Звезды проступали, как иглы сквозь бархат. Посвистывал пронизывающий ветерок. Ни огонька… Рыжий арбалетчик Лурих — тупой германец — сказал, что ночь слишком мрачная. Кадм помалкивал, предупрежденный Весельчаком, что Анаэль, наверное, надумал сбежать.
К городу подошли в полночь. За крепостной стеной стучали колотушки обходчиков и полаивали собаки.
Четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету.
Анаэль шел по тропке так быстро, что его спутники стали нервничать. Вода в ручье замерзла лишь у берегов, луна освещала его таким образом, что, казалось, у противоположного берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
— Тихо! — поднял руку Анаэль.
Все казалось в порядке — ни подозрительного звука, ни сомнительной тени.
— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.
— Это мой самострел, я его никому не даю.
— Тогда становись позади, и если собака бросится — не промахнись.
— Я не промахиваюсь, — сказал Лурих.
— Почему говоришь, что собака… — прошептал Кадм. — Ты здесь бывал?
— По-соседски.
Анаэль открыл кинжалом калитку в глинобитной стене и негромко позвал:
— Чум, Чум!..
В пахучей глубине двора зародилось движение, что-то грохнуло, и перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая белый пар.
— Чум, Чум! — пес на мгновение замер, а после радостно взвизгнул. Над ухом резко присевшего Анаэля свистнула короткая стрела и угодила собаке в пасть.
Через несколько секунд в доме красильщика Мухаммеда уже хозяйничали ночные гости. Красильщик валялся на полу в изодранной рубахе и клялся, что ни денег, ни чего-либо ценного в доме нет. Лурих приволок за волосы из дальней комнаты онемевшую от ужаса дочь и бросил ее на пол рядом с отцом.
— Подумай, старик, что мы можем с ней сделать…
Красильщик причитал и бился лбом об пол. Дочь икала от страха.
Анаэль стоял тут же, не выходя в круг, освещенный масляной лампой. Наклонившись к уху Кадма, он сказал:
— Спроси, где вторая дочь.
— Слава Аллаху, я выдал ее замуж.
Не дослушав, Анаэль выскользнул во двор к красильне.
В ноздри ударил незабываемый запах. Вот эта стена. Анаэль торопливо ее ощупал, отыскивая тайник. Поддается! Он сунул руку в отверстие и вынул крупный кошель из ковровой ткани. Громко чихнул, сорвал с пояса мешок, пересыпал туда половину монет, а остальное вернул на место.
За спиной что-то загремело. Кадм ворвался в красильню.
— Эй, ты где?! — раздался его бешеный шепот.
— Здесь.
В это время Лурих, орудуя кочергой, разламывал в доме печь. От пыли и сажи нечем было дышать. Старик лежал на полу в крови. Дочь его сидела, закрыв лицо обеими руками.
Увидев тайник, Кадм искренне обрадовался.
— Как догадался?
— У меня нюх.
Кадм, урча, перебрал монеты, взятые из кошеля.
— Здесь даже золотые.
Появился Лурих, перепачканный сажей и паутиной.
— Надо уходить.
— А хозяева? Прирезать?
— Можно прирезать, — спокойно сказал Анаэль. — Но зачем?
— Они поднимут шум, за нами кинутся стражники.
— Достаточно их связать.
Весельчак Анри не скрыл удивления.
— Ну что ж, — сказал он, отделив от денег красильщика свою долю, — если бы ты не сам устроил себе проверку, я бы, наверное, мог тебе доверять.
Анаэль понял, что все остается по-прежнему, но теперь знал что делать.
На следующее утро Анри отбыл на встречу с покровителем шайки.
После его отъезда разбойники разбрелись на охоту за дичью в лесу и на людей по дорогам. Кто-то ушел за топливом для костра. Анаэль остался в подвале один. Здесь никто за ним не следил.
День получился без прибыли. Предстояло лечь спать не евши. Люди ворчали. Анаэль сказал Кадму во всеуслышание:
— Но есть же деньги. Можно купить жратвы. Анри чего-нибудь привезет.
Раздался хохот. Анри?.. Привезет?..
Кадм зашипел. Мол, я же тебе объяснил!
— Нет, — громко сказал Анаэль, — кто видел благодетеля, которому, по твоим словам, Весельчак возит дань? Но если он существует, то глуп. Любой пастух стрижет овец, когда на них вырастет шерсть, а не морит их голодом и не дерет с них шкуру.
— Урод говорит правильно, — проворчал кто-то в углу.
— Заткнись, — зверским шепотом сказал Анаэлю Кадм и тронул кинжал.
Анаэль как будто завелся.
— Этому благодетелю, будь он проклят, на нас начхать. Мы для него, как черви… Если он все-таки есть.
Тут не выдержал Лурих, он заорал:
— А что — его нет? Анри нас морочит?
Народ загудел. Многие встали.
— Обвинения надо доказывать! — прозвучал вдруг голос Весельчака Анри.
Он вошел незаметно.
— Что же ты молчишь, пятнистая тварь? Ты сказал, что я вроде присваиваю общие деньги, — проревел Анри. В руках его был аквитанский топорик.
— Утверждаю, — встал Анаэль.
— Ну, так доказывай, не то пожалеешь, что вообще родился на свет.
— А если докажу? — спросил Анаэль.
Анри тяжело усмехнулся.
— Пойманный в сокрытии общих денег повинен в смерти, — выкрикнул младший тапирец, и никто ему не возразил.
Анри сказал:
— Ага. Я почитаю пока символ веры… Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя…