Цитадель автарха

Раз мне повстречался один всадник, то могли быть и другие. Но никто больше не появлялся. Я долго шел в тишине, нарушаемой только пением птиц. По дороге я не раз замечал следы, указывающие на то, что здесь водится много дичи. Затем, к моему неописуемому восторгу, тропа вывела к ручью. Я нашел место поглубже, где дно было устлано белой галькой, заметил пескарей, прыснувших в разные стороны от моих сапог, – верное свидетельство чистоты ручья. Стекавшая с горных вершин вода была холодная и приятная на вкус – она еще хранила память о снеге. Я пил и пил, не в силах оторваться, потом вошел в воду и вымылся. Освежившись и одевшись, я вернулся на то место, где тропа пересекала ручей. На другом берегу ручья я увидел две вмятины в мягкой земле, явно оставленные лапами какого-то животного. Следы располагались рядом друг с другом – животное явно присело у воды, утоляя жажду, – и перекрывали углубления, оставленные копытами лошади проехавшего офицера. Каждый след был величиной с обеденную тарелку, но никаких царапин от когтей я не заметил. Старый Милан, служивший егерем у моего дяди, когда я был девочкой Теклой, однажды рассказал, что смилодоны пьют воду только после обильного принятия пищи, и тогда, утолив голод и жажду, они становятся неопасными, если им не досаждать. Я двинулся дальше.

Тропа вилась среди лесных зарослей, потом вывела на седловину меж двух холмов. Там я заметил дерево, ствол которого, двух пядей в диаметре, был расщеплен надвое (как мне показалось) на высоте моего роста. Зазубренные края свидетельствовали, что дерево не срубили топором. На протяжении двух-трех следующих лиг я видел еще несколько подобных деревьев. Судя по отсутствию листьев, по коре на поваленных стволах и по внешнему виду пней, эти повреждения были нанесены по меньшей мере года два назад, а то и раньше.

Наконец тропа вывела меня на настоящую дорогу. Мне приходилось слышать о таких раньше, но никогда не доводилось по ним шагать, разве что только в период упадка. Она очень походила на ту старую дорогу, блокированную уланами, на которой я потерял доктора Талоса, Балдандерса, Иоленту и Доркас во время нашего исхода из Нессуса, но я никак не ожидал увидеть облака пыли, зависшие над ее поверхностью.

Трава здесь не росла, хотя дорога была шире большинства городских улиц.

Мне ничего не оставалось, как продолжать идти по этой дороге. Деревья на обочине росли очень густо. Сначала я побаивался, ибо помнил об огненных копьях уланов; однако казалось, что закон, запрещающий использовать дороги, не имел здесь силы, иначе бы эта не выглядела такой наезженной. Поэтому, когда спустя некоторое время я услышал голоса и топот марширующих сапог за спиной, я сделал всего один-два шага в придорожную чащу и стал спокойно наблюдать за проходом колонны.

Впереди ехал офицер на великолепном голубом фыркающем животном, клыки которого оставили длинными и украсили бирюзой под цвет доспехов и эфеса шпаги всадника. За ними шагали антепилании тяжелой пехоты – широкоплечие, узкие в талии, с бронзовыми от солнца и ничего не выражавшими лицами. Они несли трехконечные корсеки, люнеты и вулги с тяжелыми набалдашниками. Это многообразное вооружение, расхождения в личном снаряжении, а также пестрая мешанина из значков и кокард навели меня на мысль, что подразделение скомплектовали из остатков прежних боевых соединений. А если так, их заметная флегматичность являлась следствием пережитых ими сражений. Воинов было около четырех тысяч, двигались они безучастно, механически, без признаков усталости, не то чтобы кое-как, но без военной выправки. Тем не менее строй они держали машинально и без видимых усилий. За ними следовали фургоны, запряженные трубоголосыми ворчливыми трилофодонами. Когда появились повозки, я приблизился к дороге, потому что везли они в основном провизию. Но между фургонами я заприметил всадников. Один из них обратил на меня внимание и приказал подойти к нему, желая выяснить, из какого я подразделения. Но я удрал и хотя был совершенно уверен, что всадник не сможет пробиться сквозь чащу и не бросит своего боевого коня, чтобы преследовать меня пешком, тем не менее бежал и бежал без оглядки, пока хватило сил.

Когда же я окончательно выдохся и остановился, то увидел, что стою на тихой полянке, затененной листвой высохших деревьев. Под ногами был такой густой мох, что казалось, я шагаю по плотному ковру в той потайной комнате-картине, где я впервые столкнулся с Хозяином Обители Абсолюта. Я прислонился спиной к дереву и прислушался. Меня окружала тишина, нарушаемая лишь моим прерывистым дыханием да биением сердца.

Вскоре я уловил третий звук – слабое жужжание мухи. Я вытер лицо краем своего плаща, удручающе блеклого и заношенного. Только сейчас я вдруг осознал – это тот самый плащ, который мастер Гурло накинул мне на плечи, когда я стал подмастерьем, и в этом плаще я, вероятно, и умру. Впитанный тканью пот был холодным, как роса, воздух вокруг меня пах сырой землей.