Цитадель автарха

Я подумал о мастере Гурло, который занимался делами нашей гильдии.

– Как они скажут, например, такое предложение: «Возьми трех учеников и разгрузи этот фургон»?

– Они вообще не станут этого говорить, просто схватят несколько человек, укажут на фургон и подтолкнут в спину. Если те примутся за работу – прекрасно, если же нет – то начальник процитирует что-нибудь о необходимости работать, чтобы обеспечить победу. Если же человек и после этого не станет работать, тогда его придется убить, наверное, просто ткнув в него пальцем, и при этом сказать о необходимости ликвидировать врагов народных масс.

– Крики детей – это клич победы. Однако победа должна научиться мудрости, – произнес асцианин. Фойла перевела его слова:

– Это значит, что хотя дети нужны, их лепет бессмыслен. Большинство асциан посчитали бы нас немыми, даже если бы мы изучили их язык, ибо словосочетания, которые не взяты из одобренных книг, не имеют для них никакого смысла. Если они признаются хотя бы самим себе, что подобные слова все-таки что-то означают, то это откроет возможность прислушиваться к нелояльным высказываниям и даже произносить их вслух. Представляешь, как это опасно? До тех пор пока они понимают и цитируют лишь одобренные тексты, никто не может к ним придраться.

Я повернул голову и взглянул на асцианина. Мне было ясно, что он внимательно прислушивался к разговору, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Те, кто пишет одобренные тексты, – сказал я ему, – не может в то же время цитировать другие одобренные книги. Поэтому даже одобренный текст может содержать элементы нелояльности.

– Правильное Мышление есть мышление народных масс. Массы не могут предать массы или Группу Семнадцати.

– Не оскорбляй народные массы или Группу Семнадцати – он может наложить на себя руки. С ними такое случается.

– А он когда-нибудь придет в норму?

– Мне доводилось слышать, что некоторые из них постепенно начинают говорить в привычной нам манере, если ты это имеешь в виду.

Больше мне нечего было сказать, и мы на время замолчали. Оказалось, что в таких местах, где почти все больны, иногда наступают долгие паузы. Мы понимали, что впереди у нас еще долгие стражи вынужденного безделья. Если мы не сказали всего, что хотели, сейчас, такая возможность представится под вечер, да и завтра утром. В сущности, человек, который всякий раз лез бы с разговорами, как при обычных обстоятельствах, например, после обеда, был бы в этой компании невыносим.

Но затронутая тема настроила меня на мысли о севере, и выяснилось, что я почти ничего не знаю о тех землях. В детстве, когда я драил полы и бегал с поручениями в пределах Цитадели, война казалась мне бесконечно далекой. Я знал, что в войне принимали участие большинство матросов, обслуживавших главные батареи, но воспринимал этот факт так же, как то, что свет, падавший мне на руки, исходил от солнца. Я готовился стать палачом и, следовательно, не имел оснований поступать на службу в армию, так же как и опасаться, что меня завербуют в ее ряды. Я не мог и предположить, что когда-нибудь увижу войну у ворот Нессуса (да и сами городские ворота представлялись мне почти легендарными), никогда не собирался покидать город и даже выходить за пределы квартала, где располагалась Цитадель.

Вот почему Асция казалась мне бесконечно далекой землей, почти такой же далекой, как затерянная в космосе галактика – ведь и то и другое были одинаково недосягаемы. Асция путалась у меня в голове с умирающим поясом тропической растительности, который лежал между нашими землями хотя, если бы мастер Палаэмон задал мне соответствующий вопрос на уроке, я без труда объяснил бы разницу между ними.

Но о самой Асции я не имел четкого представления. Не знал, есть ли там большие города, гористая ли это страна, как северная и восточная часть Содружества, или же низинная, как наша пампа. У меня сложилось впечатление (хотя и смутное), что Асция – это единый массив суши, а не цепь островов, как у нас на юге, но отчетливей всего я представлял себе несметные толпы людей – те самые асцианские народные массы – неутомимый рой, превратившийся в единый организм, неисчислимая колония копошащихся муравьев. Теперь я едва мог вынести мысль о многих миллионах бессловесных особей, которые способны лишь как попугаи повторять общеизвестные изречения, вероятно, давно потерявшие большую часть своего смысла.

– Либо это злая шутка, либо ложь, либо какая-то ошибка. Такая нация не может существовать, – пробормотал я почти себе под нос.

И тут асцианин голосом таким же тихим, как у меня, а может быть, еще слабее произнес: