ЦИТАДЕЛЬ

Неужели этот дьявол, отдавший всю жизнь борьбе с Движением за свободу и народные права, ощутил, что новый век катится на них, подобно гигантской волне прилива, и нет такой силы, что способна её остановить? А ведь когда-то он без колебаний сносил дома, мешавшие проложить дорогу, что было словно грабёж среди бела дня; он позволил отравить сточными водами всю пойму реки Ватарасэ — лишь бы успешно работали медные рудники в Асио… Всё это делалось на благо страны. Но теперь даже эта скала дала трещину… На балу Сиракава мельком видел Тайсукэ Итагаки, председателя Либеральной партии. По-видимому, Ханасима принадлежал к его окружению. Когда Унно, Ханасима и им подобные займут свои места в парламенте и начнут претворять в жизнь идею прав человека, сражение будет проиграно. Сиракава отчётливо понял это. Да, время могущественных чиновников уходит безвозвратно… И Сиракаву постигнет такая же участь, как многих сподвижников политических деятелей, время которых ушло — причём не в самом далёком прошлом. Его ждёт забвение…

Сиракаве хотелось излить свою горечь Томо, найти понимание и утешение. Он просто не мог доверить всё это Суге или Юми, к которым относился примерно так же, как к золотой рыбке в аквариуме или птичке в клетке. Утешить его, залечить страшную рану, остановить бьющую из неё кровь могла только Томо — человек, твёрдый духом, человек, который был сильнее его самого. Но Сиракава напрасно искал в жене материнское всепонимание: любовь, способная чувствовать боль, давно угасла в ней и обратилась в пепел. При виде разъярённого мужа Томо, словно страшась прикоснуться к созревшему, готовому лопнуть нарыву, крепко сцепила руки, словно защищаясь от гнева супруга. Появление новой любовницы беспокоило Томо лишь в одном плане — не нарушит ли это течение жизни семьи, и как Юми покажет себя в дальнейшем. Как ни странно, она не чувствовала ревности. Совершенно.

О письме, доставленном из дома Юми, Томо рассказала мужу спокойно, даже как бы смущаясь, что доставляет ему беспокойство подобными пустяками. Она словно опасалась неосторожным словом и лишним упрёком ещё больше расстроить мужа.

— Поскольку девушка из семьи хатамото, дело может принять дурной оборот… — заключила она.

— Не думаю, что стоит волноваться, — отрезал Сиракава. — По словам супругов Сонода, опасения были у другой девушки, которая приходила с Юми, — у Мицу. А мать Юми прислуживала в покоях князя Тода, так что должна хорошо знать эту сторону жизни. Всё сведётся к чести семьи, а в конечном итоге к вопросу о сумме. — Голос у Сиракавы звучал отчуждённо. Он не отрывал глаз, горящих недобрым огнём, от Томо. Он был раздражён не столько проблемами Юми, сколько тем, что Томо не слишком уязвлена, — не так, как в те дни, когда появилась Суга.

— Сколько? — спокойно спросила Томо, глядя мужу прямо в глаза. Она и сама испытывала отвращение к собственному равнодушию, к отсутствию какой-либо брезгливости по поводу истории с Юми.

— Столько же, сколько за Сугу, — холодно проронил Сиракава. — Впрочем… На сей раз цена будет ниже.

Это было презрительной констатацией факта, что Юми — пониже сортом, не той породы, что Суга. Ну и что из того, что кроме Томо он любит ещё и Сугу, а кроме Суги вдобавок и Юми? Мир от этого не перевернётся!

Сиракава сложил на груди руки. Он чувствовал себя совершенно опустошённым. На него вдруг пахнуло чёрным ветром одиночества.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1 НОЧЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ЛУНЫ

Жизнь коротка, но

Порхает бабочка беззаботно.

О, как печально!..

Мацуо Басё

— Рикши! Рикши! Невеста пожаловала!..

По отлогой, обсаженной с обеих сторон кустарником узкой дороге, вившейся вокруг холма к стоявшему на вершине дому, с зычными криками мчался слуга. Он уже несколько часов дежурил у ворот. На нём была парадная куртка с фамильным гербом Сиракава, на воротнике вышито имя хозяина. Толпа домочадцев, ожидавшая свадебную процессию у парадного входа, разом встрепенулась и загомонила, словно стая вспугнутых птиц.