Циркач

Внимательно слушая, королева задумчиво кивнула. Снаружи, в саду дворца, сгущались сумерки; нежная тень обволокла все в комнате, и мягкие, спокойные черты лица Ее Милости были уже плохо различимы. Казалось, опускающаяся темнота, делая меня невидимым, давала свободу говорить из глубины сердца, без стыда… Как же объяснить, изложить мою жизнь Ее Милости… Акробат, да… это правда… акробат на трапеции и сорвиголова, которым бесконечно восхищаются и которого боготворят, но еще сильнее зависть и ненависть… многих…

— Так и есть, Сударыня, — продолжал я. — В темноте многие мной восхищаются, многие чувствуют ко мне необъяснимую нежность, и многие желают меня, ощупывая горящими глазами мое тело, когда я двигаюсь и отдаюсь их взглядам, сверкая под дешевым разноцветным светом рамп в обтягивающем костюме из серебра с блестками… Но все молчат об этом, и никто не встанет и не крикнет о своей любви, ни один из этих мужчин и одиноких Мальчиков, которые — полные отчаяния и дрожащие в своих курточках — смотрят на меня, приоткрыв влажные мальчишеские ротики… И представление заканчивается, и свет над манежем опять смешивается с загорающимися над трибунами лампами, которые разрушают волшебство… И публика, поднявшись с мест, еще аплодирует, но уже начинается видимое лишь посвященным: уборка и разборка… И все расходятся по домам, Сударыня… И веревки травят, спускают мачты и штурмбалки, шатер цирка убирают, сворачивают и, приготовив к отправке, складывают в огромной машине каравана… И наступает утро… Город еще спит… И несколько ранних прохожих — доктор, или сторож, или полицейский, или изможденный заводской рабочий ночного легиона — прошагают мимо, даже не остановившись посмотреть, заглянуть, не замечая меня в темном свитере под горло, как у моряков, в поношенных и рваных рабочих саржевых брюках… Никто не смотрит на меня, на мое холодное застывшее мальчишеское лицо, слабо отражающееся в мокром от мороси асфальте, никто не заглядывает в мои усталые глаза, которые печет от усталости… Никто не видит и не узнает меня, Мальчика с прошедшего вечера в цирке, уже забытого, хотя еще несколько часов назад он придавал блеск запрещенным, но жарким фантазиям в ночных спальнях, полных грешных любовных желаний… И еще до рассвета нового дня, после вязкого кофе и куска влажного хлеба, он поднимется в вибрирующую, холодную кабину большого грузовика циркового каравана, чтобы продолжить путь в следующий город, в другую страну, на следующее представление, где свет рамп снова окунет его в тот же самый тщетный блеск; он никого не сможет найти, никого даже не увидит в бесконечно глубокой темноте цирка, недоступный для всех, кто его желает, так же, как никто из них — будь он сколь угодно прекрасен, и мил, и доступен — не будет доступен для него…

Королева повернулась и посмотрела на меня. Ее лицо уже почти растворилось в темноте, но нежные, мудрые глаза еще поблескивали в последних дневных лучах.

— Неужели все так… как вы описываете, сударь? — прошептала она. — Вы чувствуете себя так… будто вы… мальчик… из цирка?..

Я глубоко вздохнул.

— Да, Сударыня, — проговорил я. — так и есть… Я — мальчик из цирка… Я всегда им был, Сударыня… И останусь навсегда, до конца жизни: циркачом…

Конец

Жизненный путь писателя

Народный поэт и романист Герард Реве родился в 1923 году в Амстердаме, в русско-балтийской семье. Во время войны вся семья отличилась активным участием в деятельности подпольного движения сопротивления немецким захватчикам и после Освобождения получила нидерландское гражданство.

По семейной традиции Герарду Реве предстояло начать военную карьеру, и в 1946 году в звании офицера он отбывает в Нидерландскую Ост-Индию для борьбы с красными партизанскими бандами, которые грабили и убивали всех подряд. Его мужественное участие в боевых действиях два раза отмечается главнокомандующим в приказе по войскам.

Несмотря на самоотверженную храбрость, его постепенно наполняет отвращение к военным делам. Его, в основном, беспокоит тяжелая судьба индонезийских военнопленных, причем к одному из них — молодому яванскому принцу — он начинает чувствовать скорее судьбоносную, чем каждодневную симпатию. Ослепленный этой любовью, он втайне дарует молодому аристократу свободу, но когда яванский принц возвращается в индонезийский лагерь, его подозревают в предательстве и вынуждают покончить с собой. Реве, который между тем был повышен в звании до лейтенанта, пробирается через вражеские позиции, чтобы отдать смуглому другу последние почести и доказать враждебно настроенным придворным его невиновность. По возвращении в нидерландский лагерь Герарда Реве в свою очередь обвиняют в предательстве и приговаривают к семи годам заключения в крепости.

Как раз в заключении он пишет свою первую книгу «Вечера», и ему удается, прихватив манускрипт, сбежать за границу и найти надежное пристанище в Аббатстве Горестных Братьев в Л., где его бывший товарищ по оружию стал настоятелем. Манускрипт «Вечеров» публикуется в Нидерландах и вызывает бурю негодования и протеста.