Цирк в пространстве культуры

Амаяк Акопян, раскрывая секреты фокусов и трюков из репертуара своей семьи, вспоминал слова своего отца, Арутюна Акопяна, утверждавшего, что «хороший манипулятор каждым пальцем каждой руки должен уметь действовать одновременно и по-разному. Подобно тому как пианист играет одновременно правой рукой мелодию, а левой аккомпанемент, глазами в это время следит за нотами, а ногой нажимает на педаль. Так и манипулятор – смотрит всегда не туда, где совершается самое важное для успеха фокуса, а туда, куда он хочет направить внимание зрителей, чтобы сбить их с толку»[464]. Глотатели не пользуются отвлекающими моментами, как это делают манипуляторы. Взмах руки, поворот корпуса, указание на какой-либо предмет, поворот головы, пристальный взгляд, «игра глаз», ложные движения «волшебной палочкой» – все это отсутствует в репертуаре глотателей. Не прибегают они и к технике, подобно иллюзионистам. Сверхзадача их представления заключается в том, чтобы не отвлекать, а притягивать внимание зрителей, вызывать в них сильнейшие эмоции: восторг, ужас и отвращение одновременно.

Артисты, проглатывая органические (воду и другие жидкости, включая горючие) и неорганические (лампочки, шарики, камни) вещества, превращают в публичный акт не только процесс глотания, но также и традиционно интимный, в обычной обстановке скрытый от посторонних глаз процесс рефлекторного акта, в результате которого содержимое желудка извергается через рот наружу. Акт глотания и рефлекторный акт во время представления взаимодополняют друг друга. Номер глотателя демонстрирует динамику равновесия между внешним и внутренним телом артиста. Его номер – барьер, ассоциируемый с барьером между жизнью и смертью. Артисту совершенно необходимо сохранять равновесие между внутренним и внешним. Нарушение равновесия может привести, как в описанном Кио случае, к гибели исполнителя.

Главу Кио о глотателях открывает рисунок Г. В. Дмитриева, как нельзя лучше отражающий семантику шпаго- и других предметов глотания. В одной его части изображен артист, по самую рукоять засунувший шпагу в горло. В другой красуются три скрещенные шпаги, готовые стать новыми атрибутами глотателя. Дмитриев не просто проиллюстрировал одну из главок книги Кио; его рисунок при внимательном рассмотрении обнаруживает скрытый смысл. Изображение шпаг уподобляется кириллической букве Ж, которая, как известно, в старославянской азбуке читалась как «живете», что означало «оставить в живых, сберегать, спасать, оживлять, давать новую жизнь, ободрять, придавать бодрости, подкреплять». Глагол употреблялся в форме повелительного наклонения во множественном числе. В контексте чтения азбуки он звучал как призыв Бога к людям жить в добре. Кроме того, шпаги, сложенные в форме буквы Ж, ассоциируются на этом рисунке с первой буквой слова живот. На рисунке Дмитриева видно, что шпага (в соответствии с ее размерами, которые показаны с правой стороны) проникла во внутреннюю область живота исполнителя. Шпагоглотатель, изображенный рядом с буквой Ж, обретает на рисунке способность оживить в читателе память об этимологии слова живот. «Живот» в старославянском и древнерусском языках означал не часть человеческого тела, а «жизнь», существование, земное бытие человека[465]. Именно в этом значении выступает слово живот в памятниках старославянской и древнерусской письменности:

Таче, забывъ скърбь съмьртьную, тѣшааше сьрдьце свое о словеси божии, «Иже погубити душю свою мене ради и моихъ словесъ, обрящети ю´ въ животѣ вѣчьнѣмь съхранить ю´»

Затем, забыв смертную скорбь, стал утешать он сердце свое божьим словом: «Тот, кто пожертвует дущой своей ради меня и моего учения, обрете и сохранит ее в жизни вечной»[466].

Тако же и мужеви: лѣпше смерть, ниже продолженъ животъ в нищети.

Так и мужи говорят: «Лучше смерть, чем долгая жизнь в нищете[467].

Рисунок Дмитриева обнаруживает сходство с иллюстрацией, помещенной в книге Синьора Салтарино[468], где изображено выступление шпагоглотателя Бенедетто. Рассказывая об искусстве этого артиста, Синьор Салтарино сообщает, что Бенедетто сначала проталкивал в желудок через пищевод один за другим два клинка длиной около 55–60 см. Затем артист усложнял задачу и, вынув оба клинка, проглатывал три шпаги неравномерно и таким образом, чтобы они образовали подобие пирамиды. Освободившись от шпаг, Бенедетто протискивал в себя острия стоявших наготове винтовок. Номер заканчивался тем, что артист, одолжив у одного из зрителей тросточку, проглатывал ее до самой рукоятки[469].