Цирк уехал, а клоуны остались

«Цезарь Кондратьевич Недосекин скончался девятьсот восемьдесят два дня назад на семьдесят первом году жизни, и я занял освободившееся тело, успев списать его интеллект до наступления второго порога клинической смерти.

Кто я? — мне неизвестно. Очевидно, в моей осведомленности не было необходимости. Скорее всего — я автомат, робот, предназначенный для выполнения четко поставленной задачи: сбор информации, характер которой мне так же не определен. Я не знаю сколько лет, может даже тысячелетий, назад меня оставили на Земле: по совершении очередного перехода в новое тело, я забываю о предыдущем.

Так и сейчас, используя запись интеллекта Цезаря Кондратьевича, я обязан командовать его телом таким образом, чтобы никто не заподозрил что-то неладное в его поведении, не догадался, что он мертвец. Вот поэтому я и предпочитаю тела одиноких людей, поэтому и обхожу стороною, стараюсь, по крайней мере, собак, которые каким-то чувством угадывают, что я не человек.

Для поддержания жизнедеятельности оболочки я должен был обеспечивать ее едой, теплом, сном… и так далее. Моя же субстанция — это пакеты волн, невидимые и неосязаемые, как ваши радиоволны, которые можно принять за грубую мою модель.

Для передачи информации я ежедневно перестраиваю организм Цезаря Кондратьевича в своего рода разрядник-излучатель, а для этого мне необходим определенный количественный и качественный набор химических элементов. Почти все они оказались в теле Цезаря Кондратьевича, недостающие я пополнил, изменив рацион питания. Все было отлажено, работало четко. Но произошел сбой, скорее всего — разладилось что-то в моей схеме, и мне потребовался вольфрам, вернее, его изотоп 180. В земной коре его по сравнению с другими элементами ничтожное количество. Поступать в тело Цезаря Кондратьевича ему практически было неоткуда. Моя миссия была на грани провала, когда я обнаружил (как? — не буду отвлекаться, а если элементарно, то всякое зверье находит себе для лечения нужные травы и коренья), что вольфрам — это нить накаливания в электрической лампочке. Вопрос отпал, ноя я сразу же столкнулся с другого рода трудностью: пенсия Цезаря Кондратьевича в сто тридцать два рубля хотя и несколько превышала средний уровень, но не соответствовала его громкому имени. При его жизни ее вполне хватало, а после смерти у Цезаря Кондратьевича появилась такая большая статья расхода, как электрические лампочки, на приобретение которых уходило около ста тринадцати рублей. После уплаты за квартиру и коммунальные услуги у него на пропитание ничего не оставалось. Выход я нашел в записи сознания Цезаря Кондратьевича — сбор бутылок.

Я не знаю, был ли заложен в меня запрет на вступление в контакт с людьми, а теперь он снят, или это возникло в связи с необходимостью обеспечения продолжения моей программы, но решение открыться возникло во мне, как команда, минут пятнадцать, и я это сделал…»