Цирк уехал, а клоуны остались

И здесь произошло совсем уж непонятное: из стакана неожиданно потянулась вверх резвая струйка пара и раздалось характерное бульканье кипящей жидкости. Цезарь Кондратьевич взял стакан двумя пальцами и приподнял его на уровень глаз, чтобы присутствующим было видно, что вода кипит без обмана.

- Мне противопоказано пить холодную воду, - сказал он и медленно выпил кипяток. Чтобы не испортить полировку стола, Цезарь Кондратьевич пустой стакан поставил на подоконник.

- Клоун, - вытаращив глаза с тихой радостью произнес сержант и, дотронувшись до стакана, отдернул руку. - И правда, горячий!

- Это не фокус, молодые люди, - сказал Цезарь Кондратьевич. - Это слишком даже серьезно. И дальнейший разговор, вернее - монолог, мне удобнее будет записать на пленку, или бумагу (как вам будет угодно).

Лейтенант предпочел бумагу, так как магнитофона в районном пункте правопорядка не было, да и смешно, чтобы он там был. Он протянул задержанному листок бумаги и шариковую ручку, которую тот не взял. Цезарь Кондратьевич сделал несколько маховых движений ладонью по листу бумаги, будто стряхивая с него невидимые пылинки, и поднял лицо на лейтенанта.

- Еще, пожалуйста, один листик...

- А вы... - начал было лейтенант и осекся: лист на столе перед Цезарем Кондратьевичем был полностью заполнен ровными строчками типографского шрифта.

У старшины, смотревшего через плечо лейтенанта, отвисла челюсть.

- Вот это да! Цирк да и только...

Лейтенант вытащил из ящика стола несколько листов бумаги и протянул их Цезарю Кондратьевичу.

- Нет, спасибо, мне хватит и одного, - поблагодарил он лейтенанта и через две-три секунды он также был заполнен, как и первый, но только на три четверти.

- А этот для меня, пожалуйста, - умоляюще попросил сержант, подавая третий лист.

- Сколько угодно, - весело сказал Цезарь Кондратьевич и выполнил его просьбу.

- Не будем отвлекаться, - строго заметил лейтенант и, взяв все три листа, стал читать:

"Цезарь Кондратьевич Недосекин скончался девятьсот восемьдесят два дня назад на семьдесят первом году жизни, и я занял освободившееся тело, успев списать его интеллект до наступления второго порога клинической смерти.

Кто я? - мне неизвестно. Очевидно, в моей осведомленности не было необходимости. Скорее всего - я автомат, робот, предназначенный для выполнения четко поставленной задачи: сбор информации, характер которой мне так же не определен. Я не знаю сколько лет, может даже тысячелетий, назад меня оставили на Земле: по совершении очередного перехода в новое тело, я забываю о предыдущем.

Так и сейчас, используя запись интеллекта Цезаря Кондратьевича, я обязан командовать его телом таким образом, чтобы никто не заподозрил что-то неладное в его поведении, не догадался, что он мертвец. Вот поэтому я и предпочитаю тела одиноких людей, поэтому и обхожу стороною, стараюсь по крайней мере, собак, которые каким-то чувством угадывают, что я не человек.

Для поддержания жизнедеятельности оболочки, я должен был обеспечивать ее едой, теплом, сном... и так далее. Моя же субстанция - это пакеты волн, невидимые и неосязаемые, как ваши радиоволны, которые можно принять за грубую мою модель.

Для передачи информации я ежедневно перестраиваю организм Цезаря Кондратьевича в своего рода разрядник-излучатель, а для этого мне необходим определенный количественный и качественный набор химических элементов. Почти все они оказались в теле Цезаря Кондратьевича, недостающие я пополнил, изменив рацион питания. Все было отлажено, работало четко. Но произошел сбой, скорее всего - разладилось что-то в моей схеме, и мне потребовался вольфрам, вернее его изотоп 180. В земной коре его по сравнению с другими элементами ничтожное количество. Поступать в тело Цезаря Кондратьевича ему практически было неоткуда. Моя миссия была на грани провала, когда я обнаружил (как? - не буду отвлекаться, а если элементарно, то всякое зверье находит себе для лечения нужные травы и коренья), что вольфрам - это нить накаливания в электрической лампочке. Вопрос отпал, ноя я сразу же столкнулся с другого рода трудностью: пенсия Цезаря Кондратьевича в сто тридцать два рубля хотя и несколько превышала средний уровень, но не соответствовала его громкому имени. При его жизни ее вполне хватало, а после смерти у Цезаря Кондратьевича появилась такая большая статья расхода, как электрические лампочки, на приобретение которых уходило около ста тринадцати рублей. После уплаты за квартиру и коммунальные услуги у него на пропитание ничего не оставалось. Выход я нашел в записи сознания Цезаря Кондратьевича - сбор бутылок.

Я не знаю, был ли заложен в меня запрет на вступление в контакт с людьми, а теперь он снят, или это возникло в связи с необходимостью обеспечения продолжения моей программы, но решение открыться возникло во мне, как команда, минут пятнадцать, и я это сделал..."

Лейтенант закончил читать второй листок и посмотрел на Цезаря Кондратьевича. Тот снова начал бледнеть.

- Это прекратится после двенадцатой порции - вяло пошутил странный задержанный.