Цирк проклятых

– Я тебе говорила, что сегодня меня укусила ламия?

– Ты шутишь! – сказал он.

Я покачала головой:

– Кажется, тебе придется везти меня в больницу.

Он встал и увидел мою ногу.

– О Боже мой! Сядь!

Меня бросило в пот. А в квартире жарко не было.

Ричард помог мне добраться до дивана.

– Анита, ламии вымерли уже двести лет назад. Противоядия не будет ни в одной больнице.

Я посмотрела на него пристально:

– Кажется, наше свидание отменяется.

– Нет, черт возьми! Я не буду тут сидеть спокойно и смотреть, как ты погибаешь. Ликантропы к яду нечувствительны.

– Ты предлагаешь мчаться к Стивену, чтобы он меня покусал?

– Вроде того.

– Я лучше погибну.

Что-то мелькнуло в его глазах при этих словах, но я не разобрала, что именно. Может быть, боль.

– Ты серьезно?

– Да. – Тошнота накатила на меня волной. – О Господи, тошнит!

Я попыталась встать и добраться до ванной, но свалилась на белый ковер, и меня стало рвать кровью, и рвало, пока я не опустела. Ричард поднял меня и отнес на диван. Передо мной был узкий туннель света в темноте, и темнота поглощала свет, и я не могла ее остановить. Я начинала куда-то уплывать, и это не было больно. Даже страшно не было. Последнее, что я помню, был голос Ричарда:

– Я не дам тебе умереть!

Отличная мысль.

42

Сон начинался. Я сидела посередине огромной кровати под балдахином. Он был из тяжелого синего бархата, цвета полночного неба. И бархатное покрывало мягко поглощало мои руки. Я была одета в длинный белый капот с кружевами на воротнике и рукавах. У меня никогда такого не было. И ни у кого в нашем веке не было.

Стены были в синих и золотых обоях. Горел огромный камин, и тени от него танцевали по комнате. В углу комнаты стоял Жан-Клод, залитый оранжевыми и черными тенями. Он был одет в ту же рубашку, что и в последний раз, полупрозрачную на груди.

Он подошел ко мне, и отблески огня танцевали в его волосах, на лице, сияли в глазах.

– Почему вы в этих снах никогда не наденете на меня нормальной одежды?

Он остановился:

– Вам не нравится этот капот?

– Ни хрена он мне не нравится!

Он чуть улыбнулся:

– Вы всегда умеете выбирать выражения, ma petite.

– Черт возьми, перестаньте меня так называть!

– Как хотите, Анита.

В том, как он это произнес, было что-то, что мне совсем не понравилось.

– Что вы задумали, Жан-Клод?

Он стоял рядом с кроватью и расстегивал верхнюю пуговицу у себя на рубашке.

– Что вы делаете?

Еще одна пуговица, еще одна, и он вытащил рубашку из штанов и сбросил на пол. Его обнаженная грудь была лишь чуть белее моего одеяния. Соски у него были бледные и твердые. Полоска черных волос, начинавшаяся у него на животе и исчезавшая в штанах, меня зачаровывала.

Он полез на кровать.

Я отпрянула, прижимая к себе белый капот, как героиня плохого викторианского романа.

– Так меня не соблазнить!

– Я чувствую ваше вожделение на вкус, Анита. Вы хотите узнать, каково ощущать мою кожу обнаженным телом.

Я сползла с кровати.

– Оставьте меня в покое ко всем чертям! Я серьезно!

– Это же просто сон, Анита. Неужели вы даже во сне не можете позволить себе вожделеть?

– С вами никогда не бывает просто сон.

Вдруг он оказался передо мной, а я не видела, как он переместился. Его руки сомкнулись у меня за спиной, и мы оказались на полу перед камином. Отсветы пламени танцевали на его обнаженных плечах. Его кожа была белой, гладкой, безупречной – и такой мягкой, что хотелось трогать ее вечно. Он был на мне, его тяжесть давила сверху, прижимая меня к полу. Я ощущала контуры его тела, сливающиеся с моими.

– Один поцелуй, и я вас отпущу.

Я глядела в его полуночно-синие глаза в паре дюймов от моих. И не могла говорить. Я отвернулась, чтобы не видеть этой совершенной красоты.

– Один поцелуй?

– Мое слово, – шепнул он.

Я повернулась к нему:

– Ваше слово не стоит гроша ломаного!

Его лицо было прямо над моим, губы почти соприкасались.

– Один поцелуй.

Мягкие, нежные губы. Он поцеловал меня в щеку, губы скользнули по ней, коснулись шеи. Его волосы щекотали мне лицо. Я думала, что все кудрявые волосы жесткие, но эти были мягкие, как у младенца, шелковые.

– Один поцелуй, – шепнул он снова в кожу моего горла, пробуя языком пульс у меня на шее.

– Перестаньте!

– Вы сами хотите.

– Перестаньте немедленно!

Он захватил ладонью мои волосы, отгибая мне шею назад. Губы его отъехали назад, обнажив клыки. Глаза утонули в синеве, белков не осталось.

– НЕТ!

– Я возьму вас, ma petite, пусть даже для того, чтобы спасти вам жизнь.

И его голова пошла вниз в ударе, подобном змеиному. Я проснулась под потолком, которого не узнала.

Мягким веером свисали с потолка черные и белые занавесы. Кровать была из черного атласа со слишком большим количеством разбросанных по ней подушек. Они тоже были все черные или белые. И на мне был черный халат с белыми полосами. Он был шелковый на ощупь и как на меня шитый.

В белом ковре на полу нога утопала по щиколотку. В дальнем углу комнаты стояли лаковый туалетный столик и комод с ящиками. Я села и увидела себя в зеркале. Кожа на шее была гладкой, без следов от укуса. Просто сон, просто сон – но я знала, что это не так. На этой комнате был несомненный отпечаток Жан-Клода.