Цирк проклятых

Ларри отступил, споткнувшись о цветочную вазу. Я его подхватила, и он привалился ко мне, все еще нетвердо стоя на ногах.

– Спасибо... за все, – улыбнулся он.

Он смотрел на меня с расстояния всего в несколько дюймов. В прохладе октябрьской ночи по его лицу струился пот.

– У тебя пальто есть?

– В машине.

– Пойди и надень. А то простудишься до смерти, потея на таком морозе.

Улыбка его расплылась в широкую ухмылку.

– Как прикажете, босс. – Глаза его были чуть больше, чем нужно, и были видны белки. – Вы меня оттащили от края. Я этого не забуду.

– Благодарность – это хорошо, детка, но пойди надень пальто. Если поймаешь грипп, то работать не сможешь.

Ларри кивнул и медленно пошел к машинам. Все еще нетвердой походкой, но уже мог идти. Кровь у меня из руки почти остановилась. Я стала вспоминать, есть ли у меня в аптечке пластырь подходящего размера. Пожав плечами, я пошла к машинам вслед за Ларри. Хорошо поставленные в залах суда голоса юристов заполнили октябрьскую ночь, и слова отдавались под деревьями эхом. На кого они хотели произвести впечатление? Трупам на речи плевать.

20

Мы с Ларри сидели на холодной осенней траве, глядя, как юристы заполняют завещание.

– Какие они серьезные, – заметил Ларри.

– Работа у них такая – быть серьезными, – отозвалась я.

– Быть юристом – это значит, что ты не можешь иметь чувства юмора?

– Ни грамма, – сказала я.

Он ухмыльнулся. Короткие волосы у него были такими ярко-рыжими, что почти переходили в оранжевые. Глаза глубокого голубого цвета, как весеннее небо. И глаза, и волосы я разглядела в свете салонов наших машин. В темноте же он казался сероглазым с каштановыми волосами. Терпеть не могу давать свидетельские показания по внешности людей, которых я видела в темноте.

Цвет лица у Ларри Киркланда был молочно-бледным, как бывает у рыжих. Облик завершала густая россыпь золотистых веснушек. Вообще он был похож на куклу-переростка Худи-Дуди. В смысле – такой же симпатичный. Он был низкорослым, для мужчины очень низкорослым, и потому я уверена, что ему не понравилось бы слово “симпатичный”. У меня это одно из самых нелюбимых ласковых слов. Если бы учли голоса всех низкорослых людей, слово “симпатичный” было бы из словарей вычеркнуто. И я бы за это голосовала.

– Давно ты стал аниматором? – спросила я.

Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов.

– Примерно восемь часов назад.

Я вытаращила глаза:

– Это твоя первая работа?

Он кивнул.

– Разве мистер Вон вам не говорил?

– Берт только сказал, что нанял нового аниматора по имени Лоуренс Киркланд.

– Я сейчас на последнем курсе Вашингтонского университета, и это моя семестровая практика.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать, а что?

– Ты же еще даже не совершеннолетний!

– Ну, так я не могу пить и ходить в порнотеатры. Не очень большая потеря, если по работе не приходится ходить в такие места. – Он посмотрел на меня и наклонился в мою сторону. – А что, эта работа требует ходить в порнотеатры?

Лицо его было совершенно нейтрально-приветливым, и я не могла понять, дразнит он меня или нет. Я решила, что он все-таки шутит.

– Двадцать – это нормально.

Но я покачала головой.

– По вашему виду не скажешь, что вы так думаете, – сказал он.

– Не твой возраст меня беспокоит, – ответила я.

– Но что-то все же вас беспокоит.

Я не знала, какими словами это выразить, но что-то было в его лице приятное и веселое. Такое лицо, которое чаще смеется, чем плачет. Он был чистый и блестящий, как новенький пенни, и я не хотела, чтобы это переменилось. Мне не хотелось быть человеком, который заставит его лечь в грязь и поваляться.

– Тебе случалось терять близкого человека? Я имею в виду в семье?

Веселость сползла с его лица. Он теперь выглядел как грустный задумчивый ребенок.

– Вы говорите серьезно?

– Смертельно серьезно.

Он покачал головой.

– У меня даже бабушки и дедушки живы.

– Ты видел когда-нибудь насилие близко или лично против тебя?

– В школе я часто дрался.

– Почему?

Он усмехнулся:

– Они думали, что маленький – значит слабый.

Я не могла не улыбнуться:

– И ты убедил их в обратном.

– Да нет, из меня выколачивали пыль четыре года подряд.

И он тоже улыбнулся.

– А тебе случалось победить в драке?

– Иногда бывало.

– Но победа – это не самое главное, – сказала я.

Он внимательно посмотрел на меня серьезными глазами.

– Нет, не главное.

Это был момент почти полного понимания. Общая история – самый маленький ученик в классе. Годы и годы, когда тебя в спортивные команды выбирают последним. Годы, когда ты автоматически становишься жертвой любых хулиганов. Быть маленьким – от этого можно озлиться. Я была уверена, что мы друг друга поняли, но я, поскольку я женщина, должна была выразить это словами. Мужчины часто обмениваются мыслями молча, но иногда случаются ошибки. Я должна была знать наверняка.

– Главное – это не сдаваться, когда тебя побили, – сказала я.

Он кивнул:

– Тебя бьют, а ты все равно гнешь свое.

Теперь, когда я испортила этот момент полного понимания, заставив нас обоих высказаться вслух, я была довольна.

– А кроме как в школьных драках, ты видал насилие?

– Хожу иногда на рок-концерты.

Я покачала головой:

– Это не то.