Цирк "Гладиатор"

Коверзнев откинулся на спинку стула, с удивлением глядя на борца. Объяснил свою новую теорию: цирк — это тот же театр, и чем лучше режиссёр подберёт труппу борцов и распределит между ними роли, тем больше будут удовлетворены зрители… Потом, сильно приукрашивая, расписал чемпионаты в цирке «Гладиатор». Но Никиту больше интересовала Нина. Коверзнев нахмурился, рассказал кратко: «Ничего. Живёт. Воспитывает сына. Не работает. Леван уехал с Терезой…»

После молчания выслушал Никитин рассказ. Подробно расспросив о бое с быком, подумал: «Вот бы его выпустить в «Гладиаторе» с таким номером! Петербуржцам бы это понравилось!» Потом он неожиданно вспомнил, что на днях вот и Леонид Арнольдович Безак уехал в Мадрид. «Увидит знаменитые корриды. Бой с быком — это почище борцовского чемпионата». И вдруг новая идея осенила Коверзнева: «Увезти Никиту в Испанию, показать на лучших пласах борьбу русского силача с быком, с огромной помпой привезти его оттуда в Петербург!..

В здешнем чемпионате большой славы ему всё равно не заработать». О том, что ревнует Нину к Никите и поэтому хочет оттянуть их встречу, Коверзнев старался не думать.

Он всесторонне обдумал свою идею, и она показалась ему блестящей. Он бросил локти на стол и горячо, вкладывая в слова весь свой темперамент, стал рисовать перед Никитой заманчивые картины. Что может быть мужественнее такой борьбы?! Если тореро выходит против быка со шпагой, в окружении пикадоров, капеадоров и бандерильеро, то Никита ведь идёт на него один, с голыми руками! А уж испанцы сумеют оценить по заслугам его мужество!

— Пойми! Ты будешь самым мужественным человеком на земле! Слава! Большие деньги! Тысячи поклонников, влюблённые женщины!

У Никиты загорелись глаза. «А ведь я могу. Валерьян Павлович организует всё как надо. С ним меня никакой Александров не посмеет обмануть».

Мысль о том, что не таким путём следует испытывать мужество и силу, отошла в глубину сознания, перестала тревожить с прежней силой.

Авторитет и одержимость Коверзнева сделали своё дело — Никита согласился. А Коверзнев, глядя на Никиту, но не видя его, упрекнул себя: «Ты нарочно бежишь от Нины, чтобы своей любви устроить испытание временем?»

На другой день Коверзнев дал три телеграммы — две в Петербург: Нине и Джан — Темирову, и третью — в Мадрид, Безаку. А через неделю борец Уланов со своим импресарио покинули Москву. А ещё через сутки Никита с любопытством смотрел на игрушечные домики, цветущие фруктовые сады и островерхие кирки, проносящиеся за окном; мимо прогрохотал мрачный Берлин, оставив в памяти фигуру какого–то Михеля в халате и колпаке с кисточкой, стоявшего на каменном балконе; промчался Кёльн с высоким собором; ночью полыхали бельгийские доменные печи, а утром показались парники и огороды, поля и прямые дороги, обсаженные деревьями, — это была Франция; Парижа они не увидели; потом перед глазами поплыли зелёные холмы, горы, поросшие соснами, огромная равнина, высушенная испанским солнцем, а за ней, на возвышенности, сложенный из белых кубиков Мадрид.

На Северном вокзале их встретил Безак в пробковом шлеме; зелёный клетчатый сюртук и резкие движения, от которых развевались фалды, делали его похожим на кузнечика. Он забрасывал их вопросами, жестикулировал.

Дорога шла в гору, позади остались Ботанический сад, обсерватория… Безак дёргался словно марионетка, торопливо объяснял Коверзневу:

— Музей Прадо… Потрясающий Веласкес… Мурильо, Гойя, Греко, Рибера, Сурбаран… Мы едем по Прадо — Реколетос‑Кас — теллана… Смотрите, какая ширина… Я люблю Невский, но что Невский рядом с этим бульваром?! А музей Прадо…

Никита, разбитый после дороги, ошеломлённый увиденным, почти со страхом смотрел на мраморные фонтаны, памятники, подстриженные деревья. Ему стало тоскливо от этой пышности, он ничего не мог запомнить из того, что говорил художник. «Фламандцы, нидерландцы, итальянцы», — звучали в его ушах слова, а Безак продолжал хвастаться, словно всё это принадлежало ему:

— Справа — Парк эль Ретиро… А вот это площадь Канова — са… Это — Биржа… Вот мы и приехали на улицу Алькалы… Это — Новый город…

Было нестерпимо жарко, хотелось спать, и Никита очень обрадовался, когда они очутились в прохладном отеле. Помывшись, они спустились в ресторан и плотно пообедали, запивая пищу виноградным вином. Под окном раскинулась площадь Пуэрта дель Соль, на которой лучами сходились улицы. Улицы были белыми от солнца, и на противоположной стороне площади все окна магазинов были защищены маркизами, а некоторые даже прикрыты жалюзи. Здесь царствовало солнце, и Леонид Арнольдович сказал, что «солнце» по–испански называется «соль». Значит, это площадь Солнца… Одно из зданий, расположенных против отеля, напомнило Никите Николаевский вокзал в Петербурге. Захотелось домой…