Я проваливаюсь в отверстие, в нору. Большую. И видимо глубокую. Я падаю целую вечность. Размахивая ногами и руками, я смотрю в дождливое небо, распростертое над норой. Не могу поверить в происходящее. Это долгое падение. Неужто, я сломаю шею и умру?
Я вижу кролика, который летит рядом со мной. Его уши прямые, удивительно красивые в этот момент. Я понимаю, что хочу спасти его. Почему бы мне заботиться о нем, не зная своей дальнейшей судьбы? Но такова я.
Я ловлю кролика, продолжая стремительно падать. Я нежно обнимаю его, прижимаю к своей груди, пытаясь заверить, что все будет хорошо.
— Все хорошо, — я не верю своим словам. — Поверь мне, все будет хорошо…
Но это не так. Спиной я ударяюсь о дно этой ямы. Меня снова окутывает туман, и я что-то вспоминаю. Многое, на самом деле.
Первое что я вспоминаю, как Мартовский Заяц и Пиллар рассказывают мне, что эта погоня — дурная затея. И они правы. Я думаю, что Шляпник все тщательно спланировал, чтоб я упала в нору. В кроличью нору, как Алиса в книге.
То, что я вспоминаю дальше, более важно, потому что это настоящая память. О Мэри Энн. Я вижу ее пред глазами. Она на полу, но ее лица не разглядеть. Рядом с ней две фигуры… и они пытаются причинить ей вред.
Воспоминания обрываются, когда мой рюкзак падает прямо мне на лицо. Это очень больно, и мне кажется, что проваливаюсь в небытие.
Глава 39
Девятка по-прежнему смотрел в бинокль, когда Алиса упала в кроличью нору. На его лице расплылась широкая улыбка.
— Упала? — спросил Семёрка.
— Да. — Кивнул Девятка. — Прямо в кроличью нору.
— Наконец-то! — выдохнул Семёрка. — Может, уже стоит сделать звонок?
— Думаю, да. — Девятка опустил бинокль и достал телефон.
Он набрал номер и произнес:
— Девчонка в коридоре, приближается к цирку. Ждем дальнейших инструкций.
Семёрка наблюдал за тем, как тот слушает человека на другом конце трубки, затем отключился.
— И? — спросил он.
— Человек со Шляпой говорит, что наша работа на этом окончена. Уезжаем, — сказал Девятка. — Дальше он сам.
— Черт, если бы только девчонка знала, что произойдет.
Глава 40
Я в кроличьей норе, но мой разум не со мной. Мне снится сон. А быть может, воспоминание?
Напротив меня сидит Джек, мы за столиком в ресторане Жирная Утка. Я просто рассказываю ему, что он лишь плод моего воображения. Как я ненавижу себя за это теперь, когда вижу шок на его лице.
— О чем ты говоришь, Алиса? — он пытается улыбнуться. — Никто не плод ничьего воображения.
Я сдерживаю слезы. Его лицо бледное, и думаю, он не хочет принимать все это. Правда медленно подкрадется к нему, но он сопротивляется, не хочет верить.
— Правда, Джек, — я сдерживаю слезы. — Поверь мне, ты лучшее, что было в моей жизни, но я больше не могу тебе лгать.
— О чем ты мне лгала? — он, тяжело дыша, развязываетгалстук.
— Я убила тебя.
— Не глупи.
— В автобусной аварии, ты помнишь?
— А я должен помнить, как я умер, после того как предположительно умер? — он издает болезненный смешок.
— Но это правда, — говорю я. — Все сложно. Но тебя зовут не Джек. Ты Адам Джей Диксон.
Я словно отталкиваю его. Он слышит имя, и оно заставляет осознать его, что он не должен здесь находиться, что он уже давно должен был преступить границу жизни.
Он вжимается в кресло, мертвенно бледнея.
— Я вспомнил, — бормочет он.
— Прости, — говорю я. — Мне, правда, жаль. Но если я не отпущу тебя, ты не сможешь попасть в рай. Тебе нет нужды оставаться в этом мире и быть моим хранителем.
— Зачем, Алиса? — он смотрит прямо мне в глаза. — Зачем ты сделала это?
— Ты об убийстве?
Он кивает.
— Я не помню, — я больше не могу сдерживать слезы.
— Ты сказала, что я должен умереть. Кажется, я вспоминаю что-то, — говорит Джек. — Ты сказала, что все в том автобусе должны умереть! Почему?
У меня нет слов. Одновременно и плачу и стыжусь. Я разочарование Алисы, вызванное страданиями, и нет тому конца. Ирония в том, что я даже не знаю почему.
— Это не имеет значения, Джек. Ты должен уйти.
— Я люблю тебя, Алиса, — говорит он. — Я бы отдал за тебя жизнь.
Я не в силах ничего ответить. В каком-то смысле он уже отдал за меня жизнь. Кто может так любить? Я имею в виду, как парень может снова и снова умирать за меня. Он безоговорочно любит меня, или скорее даже эта любовь граничит с глупостью. Он не может ни о чем больше думать, кроме меня.
— Позволь мне остаться, — умоляет он. — Я не хочу уходить. Я хочу убедиться, что у тебя все будет в порядке.
— Не нужно так, Джек. Ты не можешь остаться из-за меня.
— Я думаю, что должен остаться, чтобы защитить тебя от чего-то, — он смотрит на меня, озадаченный еще больше чем обычно. — Я не могу вспомнить от чего.