Циолковский. Жизнь и технические идеи

«Представьте себе, что паровая машина еще не существует, но изобретатель уже мечтает о ней; главные детали обдуманы, составлены проекты. Изобретатель обращается к соседям, к богатым и могущественным людям, к правительству и везде получает отказы или уклончивые ответы. Техники указывают на неимение подходящих материалов, мастерских и орудий; теоретики — на неясность, неполноту проекта; гигиенисты — на вред изобретения для здоровья населения; ученые говорят о пустых мечтаниях, фантазиях… Разочаровался изобретатель, измучился, ослабел, состарился… Уединился, засел дома; но мысль не остановилась, а продолжает невольно работать. Он воображает свои машины действующими на заводах, на кораблях, на повозках. Его мысль создает художественные картины будущего благосостояния человечества от введения в жизнь дешевых и сильных двигателей. Ему не терпится; он пишет рассказ, где людское существование хотя и усложняется, но и бесконечно облегчается его изобретением.

Фантазер ли этот писатель? Пожалуй! Но нет ничего выше и трогательнее подобной фантазии.

В таком положении находился изобретатель металлического дирижабля и реактивного прибора для межпланетных путешествий. Он немного утешается тем, что пишет предлагаемый тут рассказ».

Таковы побуждения, заставившие Циолковского на 60-м году жизни взяться вновь за перо беллетриста. В результате появился первый фантастический роман на тему о ракетоплавании в мировом пространстве, роман, написанный с образцовой научной добросовестностью: «Все числа и пояснения, — отмечает предисловие, — основаны на строго научных данных и представляют часто плод очень строгих и трудных математических изысканий».

Изданный в Калуге в ту пору, когда книготорговая сеть наша работала еще слабо, роман получил ничтожное распространение и остался почти неизвестен тем широким кругам, для которых предназначался. Между тем в доступной беллетристической форме сочинение это заключает много оригинальных мыслей, впоследствии высказанных зарубежными работниками ракетной проблемы. Когда в 1923 г. появился в Германии труд проф. Оберта, посвященный ракетному полету и межпланетным путешествиям, Циолковский, которому я послал экземпляр книги, писал мне:

«У Оберта много сходства с моим „Вне Земли“: скафандры, сложная ракета, привязка на цепочку людей и предметов, черное небо, немерцающие звезды, зеркала (в мировом пространстве), световая сигнализация, база вне Земли, путешествие с нее дальше, огибание Луны; даже масса ракеты, поднимающей людей, 300 тонн, как у меня; изучение Луны и Земли и много другого».

Горести жизни

«Жизнь несла мне множество горестей, и только душа, кипящая радостным миром идей, помогла мне их перенести».

ЦИОЛКОВСКИЙ

Так, в лишениях и одинокой борьбе тянулись годы, десятилетия, не принося ни одного луча надежды на признание заветных мыслей. У кого не опустились бы руки, кого не охватило бы отчаяние перед бесплодностью своих усилий? Обозревая на склоне лет скорбный жизненный путь свой, Циолковский составил краткий перечень «знаменательных моментов» жизни: упоминает главнейшие работы и рядом отмечает, как отнеслось к ним общество. Пометки «незамечена», «отрицательный отзыв», «решительно отвергнута», «посмеялись над книгой» и т. п. встречаются чуть не в каждой строке списка.

Тупым равнодушием и упрямым противодействием душила талантливого самородка царская Россия. Стремительный полет отважной мысли принимался за бред неуравновешенного ума, революционные технические идеи — за непозволительное противоречие основам науки. Истине разрешалось исходить только из официальных источников; новое слово, порожденное самобытным умом из иной среды, не находило отклика и замирало, как в пустыне. Талантливые самородки оставлялись без поддержки; они сами должны были пробивать себе дорогу и гибли в непосильной борьбе. «Большинство народных творческих сил пропадает бесследно для человечества. Это страшное бедствие, — писал Циолковский. — Сколько существует людей, благосостояние которых основано на изобретениях мыслителей непризнанных, неодобренных, осмеянных, умерших в нужде, в отчаянии перед людским равнодушием… Оставляя беспомощными изобретателей, мы топчем вместе с тем и свое благосостояние. Неизбежны ошибки; нередко дешевая руда принимается за золото. Но лучше тысячу раз ошибиться и поддержать одного достойного, чем им пренебречь. Один этот за всех заплатит…»

Однако и такие доводы, обращенные к рассудку, указание на собственные выгоды общества не пробивали брони равнодушия. Разве можно сравнить жалкие крохи, брошенные Циолковскому официальными учреждениями царской России, с тем, что сделала для него советская власть?