Цимес

Но иногда мне удавалось упросить ее помолчать. Или у нее вдруг было такое настроение… И тогда на два часа я чувствовал себя равным Рембрандту, или Босху, или Леонардо…

Любил ли я ее?

Я и сейчас ее люблю…

Но в тот год я в своем отношении к ней оставался прежде всего художником. С ней я был способен на многое и понимал это. И желание, которое владело мной, — положить ее на холст, написать ее. Написать ее так…

Ню стала моей Моной Лизой, моей голубкой, моей девочкой на шаре.

Моей мечтой о себе…

— Гоша, уже давно пора сделать перерыв, слышишь? У меня нога затекла. Левая… И в туалет. И рефлектор у тебя барахлит, почти не греет, холодно…

Сколько ни прошу не называть меня Гошей — бесполезно.

— Ну почему Гоша?

— А почему Нюша?

— Так ведь ты Аня!

— Ну а ты?

— А я — Марк, но логика у тебя железная. Женская логика…

Может, она и в самом деле забывала, как меня зовут…

Вначале она приходила редко, раз в полторы-две недели. Плела что-то про строгого отца и занятия в институте. Я даже не помню наш первый раз. Наверное, тут же, прямо на полу, на брошенном на пол чехле от подрамника или в углу, на старом продавленном диване… Как обычно. Девчонка — еще одна, только и всего…

Мне на самом деле было безразлично и про институт, и про отца, и про личную жизнь. Она ведь тоже дистанцию держала, и вполне со знанием дела, вполне. Она как ежик была, еще до меня, иголки наружу и в свою жизнь — ни-ни… Да и у меня ни времени, ни желания не было на нежности всякие. Натурщица от бога, одна на миллион, а остальное… Главное и единственное: только бы она продолжала приходить. Чтобы снова увидеть игру света на ее груди и бедрах, прозрачность кожи, тень, заплутавшую в подмышечной впадине… И — рисовать, рисовать, рисовать…

Ее единственный каприз: с дороги чай с баранками и сахаром вприкуску — чтобы похрустеть, затем сразу же за ширму и — к станку…

А потом… С началом зимы она стала появляться гораздо чаще, причем безо всяких видимых причин — наши отношения остались прежними, но… В общем, я постарался и кое-что о ней узнал. Ну хотя бы заботясь о собственной… безопасности.

Аня, как оказалось, жила с бабкой, родители умерли. Год назад бросила институт и… Что может молоденькая девчонка в ее положении, и чего вы об этом не знаете? А сейчас она встречалась с каким-то… и подрабатывала в ночном клубе. По крайней мере, пластика движений у нее была от природы такая…

За это время я сделал с нее сотни эскизов всем, чем только возможно — от угля до пера и акварели, и два портрета маслом, в довольно необычной манере. Думаю, что в этом все дело. За манерой я потерял ее. Настолько был уверен, что само ее присутствие на холсте и есть чудо, что чуда не произошло. Не случилось…

Я прислонил к стене оба портрета, а между ними поставил ее. И раздвинул шторы…

…Пока она бегала в магазин, я изрезал их на куски. Потом мы сидели за столом, и она смотрела на меня, как никогда раньше. На этом же столе она впервые стала моей. Я не оговорился, мы были любовниками уже несколько месяцев, но первый раз моей Ню стала именно тогда…

Наутро мы уехали в Крым, к морю.

Две недели мы жили в старом, покосившемся теткином доме, почти на самом берегу. Он достался мне в наследство, и я с самого начала не знал, что с ним делать. Заниматься ремонтом слишком дорого, продавать слишком дешево. Я называл его: теткин дом. Так он и стоял…

Мы валялись на теплом песке, грызли семечки, покупали на рынке парное молоко и мохнатые персики. Вечером разводили костер и пекли картошку и молодую кукурузу. И странное дело, Ню вдруг стала меня стесняться. Как только я это почувствовал, я захотел ее по-настоящему. Как не хотел женщину уже очень давно. Та чертовщина, которая возникла между нами… Не знаю, что это такое, может и…

— А маленьких чаек я называю знаешь как? Чаинками.

— Что? Что ты сказала?

— Я говорю, что маленьких чаек…

— А-а-а-а…

— А ты умеешь ловить ртом виноградинки?

— Я… не знаю. А зачем?

— Как зачем? Чтобы поймать!

— Нет, не умею.

— А я вот — запросто. Гляди.

— Ню-ю-ю-ш… Я сплю, Нюша…

… — Гоша…

— Что?

— А почему ты уже не ругаешься, когда я тебя Гошей зову?

— Привык…

— Вот и я тоже. Если привыкну к кому, потом не отдерешь. Хорошо, что к тебе привыкнуть невозможно, а то бы я, наверное, влюбилась…

— Почему невозможно привыкнуть?

— Так ты разный. Вот как море. Ах, Гоша, Гоша, море ты мое…

… — Скажи… А ты часто влюблялась?

— А я все время влюблена.

— Как это так — все время?

— Вот так — все время, а что?

— И сейчас влюблена?

— Конечно.

— В кого, можешь сказать?

— Да в парня одного. Так, ничего особенного.

— Ты спишь с ним?

— А как же. Тут самое главное обмен жидкостями.

— Это как? Какими такими… жидкостями? — сон сразу как рукой…

— Ну… всякими. Пот, сперма, слюна… Еще вдохновение…

— А это еще что такое?

— Что-то типа оргазма по-вашему.

— По-нашему…

— Сложно объяснить, Гоша. Да и ни к чему тебе.

Она опустила голову на подушку, прижалась ко мне так крепко-крепко и уснула. Прямо в старой вылинявшей футболке. Улыбаясь.

А я только под утро…