Захар Пантелеевич Рубцов выступал на митинге, посвященном восстановлению моста. Партийная организация района объявила субботник, и за один день восстановили аварийный мост, и теперь нефть, топливо и уголь можно было везти напрямую, не делая крюк в двести пятьдесят километров. «Хорошо говорит, — размышлял Михаил. — А ведь из простых крестьян. И эрудированный он. Может, это и неудивительно. Человек столько лет на руководящей работе, окончил партийные курсы, много читает, общается с людьми разных социальных слоев. Так что вполне мог нахвататься и правильных грамотных слов, и мыслей».
Через час Сосновский снова пришел домой к бывшему следователю особого отдела НКВД, а ныне пенсионеру Харитонову. Высокий старик в очках с толстыми стеклами встретил оперативника вежливо, но с достоинством, проводил в комнату, шаркая стоптанными тапками по полу. На большом круглом столе громоздились груды исписанной бумаги, здесь же красовалась печатная машинка «ремингтон». Усадив гостя на стул возле стола, хозяин уселся на диван и положил ногу на ногу. «Крепкий старик, — мысленно усмехнулся Сосновский, — характер еще тот!»
— Так о чем вы хотели поговорить? — деловито спросил бывший следователь. — Товарищ…
— Товарищ майор, — подсказал Сосновский. — Вы человек из нашей системы, надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что мой визит к вам и тема разговора составляют служебную тайну.
— А, перестаньте, — поморщился и махнул рукой старик. — Законы нашего ведомства впитались в меня, как деготь в корабельный канат. Присяга она навечно, а не на время службы. Так чем могу помочь, товарищ майор?
— Вы, товарищ Харитонов, в свое время занимались делом Рубцова. Проводили проверку, когда его назначали председателем райисполкома. Мне бы хотелось узнать побольше о его прошлом, понять этого человека. Сразу скажу, предвидя ваши вопросы, Захар Пантелеевич не под подозрение попал, никто его врагом народа не считает. Дело в другом, это дела оперативные, и нам бы хотелось узнать о нем побольше, о том, какой он человек.
Последние фразы Сосновский ввернул с определенным расчетом. Он прекрасно понимал, что следователь, который занимался проверкой кандидата на пост в структуре советской власти, поняв, что он что-то проворонил и не разглядел врага, разумеется, сейчас сразу замкнется и из него слова не вытянешь. Виноватым себя никто признавать не любит. Признавать свои профессиональные просчеты и ошибки тоже мало кто хочет. А вот намекнуть человеку, что он хоть и отошел от дел, но все равно может помочь родной конторе, все равно он ценный человек для товарищей, все равно к нему обращаются как к специалисту, это дорогого стоит. Такое отношение всем льстит, оно как бальзам на душу.
— Ну, что вам сказать. Рубцов — герой Гражданской, бывший партизан. В этих местах и партизанил. От Владивостока и до Байкала. В наших местах почти никого из его боевых товарищей не осталось. Кто-то геройски погиб, кто-то на фронте. Но все отзывались о Рубцове как о сильном человеке, преданном советской власти, своему народу. Люди мне рассказывали о некоторых боях, в которых они участвовали вместе с Рубцовым. Он герой, решительный и смелый человек. Понимаете, товарищ майор, бывает храбрость личная, когда человек не щадит себя. А бывает… как бы это вам сказать… Рубцов из тех бойцов, которые не бросают своих раненых товарищей, всегда придут на помощь в бою.
— И что, так здесь, в Приморье, никого и не найти, кто бы мог лично рассказать о Рубцове?
— Ну отчего же, — пожал плечами следователь, но потом задумался. — Впрочем, вы можете поднять дело. Оно ведь в архиве. Там есть адреса и фамилии людей, которые мне писали отзыв о Рубцове.
Дело, о котором говорил Харитонов, Михаил просмотрел первым делом. Он даже выписал себе несколько фамилий людей, которые знали Рубцова по боям и воевали с ним в одном партизанском отряде, в подполье. Из восьми человек, кто проживал здесь, в Приморье, он не нашел ни одного. Шестеро воевали на фронте. Запросы на их адреса полевой почты отправили, но это было почти бессмысленно, потому что ответ от командира или от самого бойца придет не раньше чем через пару месяцев. Еще двое умерли от ран и болезней еще в двадцатые годы. И Сосновский побывал на их могилах.
Получалась удивительная картина. В пределах досягаемости нет на данный момент ни одного человека, который бы лично знал Рубцова по боям во время Гражданской войны или по партизанскому отряду. Но на момент допросов в середине тридцатых годов такие люди были, и следователь Харитонов их опрашивал. О самом следователе информацию Сосновский тоже получил. Многие, кто его знал по прошлой работе, отзывались о нем как о добросовестном работнике, старательном, не терпящем никакой приблизительности. Уж он точно не стал бы выполнять свою работу халатно. Оставалось лишь верить выводам Харитонова. Нужно еще набросать для себя план работы относительно того, как еще можно проверить Рубцова. Ну, нужно обязательно выяснить, правда ли жена Рубцова была любовницей Филиппова. Выяснить, кто это может знать, и допросить жену.