Цикл «Историк». Рассказ II - «После жизни»

– Олаф, он не может идти, а мы не можем его тащить. Его нельзя брать с собой.

– Я его здесь одного не оставлю.

– Его нельзя здесь оставлять. Мы на территории врага. Это закон – тяжело раненых при проведении таких операций не забирают и не оставляют.

– А мне плевать на этот закон и порядок, полковник. Я не дам вам его пристрелить.

– Хотя бы пожалей его, если порядка не признаешь.

– Он не хочет умирать – хотел бы, застрелился бы давно.

– Он все равно умрет – в мученьях.

– Слушайте, полковник, это его дело. Идите колите ему болевые блокаторы.

– Не забывай, ты обращаться к высшему офицеру, Олаф…

– Хоть к черту… Здесь нет высших и низших – есть только живые и мертвые. А Швайген еще жив…

– Ты забываешься, боец.

– Нет. Не нужны мне здесь ваши аристократические замашки. Это вам не штаб Ясного, где сил и времени у всех довольно такой порядок соблюдать.

Я положил заряженный шприц, взял заряженный излучатель… Но Олаф резко перехватил мою руку, удерживая с готовностью сломать кости…

– Не дам…

Короткий удар рукоятью сломанного обгоревшего ножа по его тыльной стороне ладони меж сухожилий – и я сбил, сорвал его захват… Он отдернул руку…

– Не перечь мне, Олаф.

Он блеснул на меня глазами, вобравшими отблески грозового неба Хантэрхайма…

– Вы мне сухожилия перебиваете рукоятью ножа, на лезвии которого я вам мясо жарил… И после этого вам не перечить?..

Я отстранил его, но он не отошел, упорно заступая мне дорогу…

– Ты преступник, Олаф, – не тебе судить о чести и благородстве.

– Вы считаете, что ваша честь не для всех, – что ваши правила чести не для тех, кто преступил их… Тогда что ж мне не счесть, что вы ушли с территорий моей чести, когда вы переступили границы моих правил?.. Благородство – это оружие сильных, защищающее и карающее всех, подчиняющее всех… Иначе – это только видимость – только ложь…

– Я не преступал закона порядка, Олаф, что дает мне право судить силой и законом порядка.

– Да, я дезертир, полковник. Но я честен. Я вернул долг системе, отдав ей все, что она дала мне – мою кровь… Она больше ничего не могла дать мне – мне больше нечего было окупать моей кровью… Я ушел.

– Ты не просто ушел, Олаф. Ты – бежал…

– Да, я преступник. Но я покинул систему не оттого, что совершил преступление, – я совершил преступление оттого, что покинул систему. Просто, мне не по нраву, когда мне заступают дорогу… Я этого не терплю, полковник…

– Мне безразлично, что тебе по душе, а что – нет, Олаф. Уйди с дороги.

– Для меня сойти с вашей дороги значит – сойти с моего пути. Не ждите от меня покорности – я боец Хантэрхайма, меня можно только убить.

Я не сталкивался с бойцами Хантэрхайма в бою, но мне достаточно известно об их бесконтрольной гордости и силе… Этих людей создают специально для северных пустынь – только таким бойцам достает сил без устали биться с врагом среди вечных льдов, и только вечные льды позволяют офицерам ограничить их волю, убавляя их силу. Олаф смотрит мне прямо в глаза, но я теперь смотрю только на его руки…

– Не вынуждай меня применять силу, Олаф…

– Я знаю вашу силу, а значит – знаю и слабость, полковник… Вы профессионал, но вы изнежены узкой специализацией… Вы думаете, что тонкие знания дадут вам преимуществ больше, чем грубая сила…

– Верно, Олаф.

– Но вы – только счетная машина… Ни один ваш расчет не соперник моей злобе…

Я с трудом удержался от тяжелого вздоха… Я знаю, что он прав, – стоит мне его разозлить, он перестанет подчиняться рефлекторным реакциям, не будет послушен болевому воздействию… Тогда я не смогу остановить его… и убить его будет непросто… Он не отступит ни раненым, ни покалеченным… не сделает того, на что я буду рассчитывать, не ответит так, как я буду ждать… Но я еще надеюсь его переубедить – ведь он, в общем, умен… Надеюсь обойтись без крови из-за Ханса – этого покладистого солдата, который мне понравился сразу, которому этот охотник заменил и соратника, и командира…

– Олаф, ты должен сдержать злобу, иначе я должен буду тебя устранить.

– Устранить?! Так в штабе называют убийство?!

– Я готов рассчитывать вам схемы, но вы обязаны подчиняться мне. Отойди, иначе со мной пойдет один Ханс.

– Ханс останется со мной – буду я живым или мертвым! Вы что, не поняли, что я для него – и жизнь, и смерть?! Он ходит следом неотступно, как замученный звереныш, прибившийся к первому встречному, не избившему его до полусмерти. Он будет со мной – с его больной преданностью слабого сильному! Навечно! А вы без нас здесь с голода помрете, полковник!

Я подключил излучатель… Олаф перевел мрачный взгляд на поджатый моей рукой спуск, на подсвеченный ствол, наставленный ему прямо в грудь…

– Отойди, Олаф…

– Нет! Пришли к нам с вашим законом, негодным у нас, думая, что годен только ваш закон – всегда и везде… Нет, полковник, – у нас другой порядок… У нас нет заводов, штампующих бойцов по первой нужде… Нам нужен каждый охотник, каждый стрелок – до его последнего боя, до его последнего вздоха… Швайген хороший боец – он нам нужен. Колите ему дозу!