Цикл аномалии

— Давай, всего на пару минут! — умоляла я, наклоняясь так, что весь мой вес приходился на ее ладонь. — Пять минут, а потом я обещаю, что пойду спать.

Губы Воробья сжались в неуверенности.

— Но… я думала, что только женатые люди должны спать в одной постели?

Это были странные слова. Конечно, все супружеские пары в Далласе спали в одной постели — или, скорее, лежали без сна, уставившись в потолок до рассвета в одной постели — но мы с Ашей также спали вместе. И мы точно не были женаты.

Я рассказала об этом Воробью, но она все еще не была убеждена.

— Откуда мне знать, что ты мне ничего не сделаешь?

Я не понимала.

— Что сделаю?

— То, что делают женатые люди.

— Я не понимаю, о чем, черт возьми, ты говоришь.

— Фрэнк сказал, что можешь. Он сказал, что ты могла бы что-то натворить.

Мне надоело слушать о Фрэнке. Меня тошнило от того, что он служил Воробью оправданием абсолютно всего.

— Знаешь что? Иногда мне кажется, что Фрэнк говорит тебе что-то только для того, чтобы напугать тебя и заставить следовать правилам…

— Нет, он…

— И я думаю, что он говорил тебе обо всех этих вещах, которые я могу сделать, чтобы ты меня боялась.

— Я не боюсь тебя, — возразила Воробей, но в ее глазах не было уверенности.

Я сломала ей нос сегодня. Теперь он распух до такой степени, что нижние части ее глаз свисали полумесяцами, будто они постоянно находились в состоянии, когда вот-вот потекут слезы. Ее признание не влияло на то, что Воробей боялась меня. Я бы не причинила ей вреда, если бы от этого не зависела наша жизнь.

Но ей и не нужно было этого знать.

— Хорошо, — натянуто сказала она.

Воробей скользнула к стене, и я устроилась рядом с ней. Я так долго стояла и спорила с ней, что замерзла. В Учреждении было холодно. Мои зубы немного стучали, когда я натянула одеяло до подбородка.

Воробей замерла рядом со мной.

— Что это был за звук?

— Это мои зубы.

— Почему они так звучат?

— Они стучат, потому что мне холодно. А теперь заткнись, давай посмотрим игру.

Воробей провела рукой, и проекция снова запустилась.

Я не могла в это поверить. Тот футбол, который я привыкла смотреть, происходил в маленькой мягкой комнате, заполненной камерами. Игроки носили шлемы и светящиеся ремни, а также перчатки, которые позволяли им передавать спроецированный шар света вперед и назад. Если кто-то из другой команды касался пояса, игрок считался схваченным и должен был стоять на месте до окончания игры. Я так и не поняла, почему они использовали слово «схватили» — слово «коснулись» было бы гораздо более уместным.

Теперь я понимала.

Когда в футбол только начали играть, они действительно сражались друг с другом.

И это было потрясающе.

— Это настоящее! — сказала я, когда игроки выстроились на поле. — Это настоящая трава!

— Да, — буркнула Воробей.

Они били по мячу, и квотербек занял позицию. Огромные тела сталкивались на линии. Я слышала треск их шлемов, их тяжелое рычание, когда одна сторона боролась за то, чтобы пробить то, что так отчаянно защищала другая сторона. Квотербек поднял руку, а затем выбросил ее вперед. Я с изумлением наблюдала, как настоящий мяч — реликвия из кожи и белых шнурков — пролетел по спирали в воздухе и точно упал в руки бегущего игрока.

— Боже, он действительно поймал его! — закричала я, когда игрок пересек конечную зону. — Они сделали это, они действительно забили тачдаун!

— Да, это все реально, — сказала Воробей.

Я чувствовала, что она была раздражена, но мне было все равно. Меня потряс тот факт, что мы наблюдали, как группа людей делала вещи — настоящие вещи — которые я когда-либо видела только при свете и камерах. Камера показала толпу, и я была в шоке, когда увидела, что все люди собрались на стадионе. Это не была запись: реальные люди болели за свои команды. Одни носили оранжевое и синее, другие белое и красное. На них были шляпы и причудливое количество краски на лицах, и они были так взволнованы, что толкали друг друга от возбуждения.

Самым замечательным был тот факт, что эти люди с разной внешностью собрались вместе в количестве, которого я никогда не видела, но никто не нанес удар. Болельщики из разных команд сидели бок о бок, и никто не пытался убить друг друга. Этого никогда не случилось бы в Ничто.

В меня стреляли за меньшее.

— Когда это было? — сказала я.

— Год? Кажется, это был 1988 год.

Я пошатнулась. Я знала, что это было давно. Думаю, я даже знала, что был период лет с единицы. Но большего я не знала.

Это видео было записано Раньше — еще до того, как мир рухнул и все стало Ничем. Мы с Уолтером всегда представляли себе, какой была жизнь раньше. Мы находили здания или статуи в глуши и удивлялись им. На самом деле никто не знал ответов, поэтому мы воображали. Это было как смотреть на звезды: я никогда не узнаю наверняка, что там, поэтому я довольствовалась тем, что воображала.

Но теперь перед моими глазами раскинулось Перед. Был цвет, звук, тысячи человеческих лиц — каждое было выразительным и неповторимым. Было ясно, какой была жизнь раньше.

Потрясающей.

— Посмотри на них всех, — прошептала я. — Они такие… живые.