Цикада и сверчок (сборник)

Криптомерии в горах и бревна, выстроившиеся вдоль деревенских жилищ, напомнили Масако о тщательно ухоженных, выкрашенных индийской охрой деревянных решетках старинных домов Киото.

Девушки сели в автобус на остановке в начале деревни, откуда открывался вид на водопад Бодай. Некоторое время они ехали молча.

– Хорошо бы дочерей человеческих воспитывали столь же прямыми, как эти криптомерии, – прервала молчание Масако.

– С нами так не нянчатся, как с этими деревьями, – рассмеялась Тиэко. – Скажи, Масако, ты по-прежнему встречаешься?

– Встречаюсь… Сидим на травке на берегу Камогава.

– …

– В Киямати последнее время стало много посетителей. Туда теперь и электричество провели. Но мы сидим на бережку, спиной к харчевне, и посетители нас не замечают.

– Сегодня вечером тоже?..

– Да, у нас свидание в половине восьмого.

Тиэко, кажется, позавидовала такой свободе.

Тиэко ужинала с родителями в дальней комнате, выходившей во внутренний двор.

– Сегодня от господина Симамура прислали сасама-кидзуси[60] из харчевни «Хёмаса», поэтому я приготовила только суп, – оправдывалась Сигэ.

– Угу, – пробормотал Такитиро.

Сасама-кидзуси с кусочками морского окуня – его любимое блюдо.

– Наша главная повариха сегодня поздновато возвратилась домой: ездила с Масако поглядеть на криптомерии на Северной горе…

– Угу.

На блюде из Имари[61] горкой лежали сасама-кидзуси. Разворачивая сложенные треугольником листья бамбука, Такитиро с аппетитом поедал рисовые колобки, на которых лежали тонко нарезанные кусочки морского окуня. Суп был из высушенных пенок бобового молока с грибами сиитакэ.

В лавке Такитиро еще поддерживался дух старинных оптовых лавок Киото, как сохранялась на фасаде дома выкрашенная индийской охрой решетка, но теперь их торговое заведение преобразовано в компанию, а работники, от приказчика до посыльных, числились акционерами и ходили в лавку как на службу. Лишь два-три ученика родом из Оми жили постоянно при лавке, снимая комнату на втором этаже. Поэтому в час ужина в дальних комнатах царила тишина.

– Скажи, Тиэко, отчего ты так часто ездишь в деревню на Северной горе? – спросила Сигэ.

– Там криптомерии так красиво растут, все они прямые, стройные. Ах, хорошо бы и людские сердца были такими же.

– Но разве ты не такая? – удивилась Сигэ.

– Увы, нет во мне той прямоты…

– Послушай, Сигэ, – вмешался Такитиро, – сколь бы ни был человек прям и откровенен, он существо думающее и размышляет о самых разных вещах.

– …

– Но это и хорошо. Слов нет, прекрасны девушки, похожие на прямые и стройные криптомерии, но таких нет в природе, а если бы и были, нелегко пришлось бы им в жизни. Пусть дерево кривое, главное, чтобы оно выросло и стало большим. Так я думаю… Взять хотя бы старый клен в нашем саду. Взгляните на него…

– Зачем ты втолковываешь это нашей девочке? – недовольно сказала Сигэ.

– Знаю, знаю! Тиэко никогда не кривит душой…

Тиэко молча поглядела в сад, потом с грустью в голосе прошептала:

– Сила какая таится в этом клене… Увы, у Тиэко ее не больше, чем в фиалках, приютившихся на его стволе… Ой, глядите, а фиалки уже отцвели.

– И правда, – воскликнула Сигэ. – Но ведь будущей весной они опять расцветут…

Тиэко чуть-чуть опустила глаза, и ее взгляд остановился на христианском фонаре. При свете, падавшем из комнаты, старый фонарь со святым ликом был почти не виден, но ей вдруг захотелось помолиться.

– Матушка, скажите правду: где я родилась?

Сигэ и Такитиро переглянулись.

– Под цветущими вишнями в Гион, – решительно ответил Такитиро.

Родилась в Гион под цветущими вишнями… Похоже на Лучезарную деву Кагуя-химэ из «Повести о старике Такэ-тори»[62], которую нашли в коленце бамбука.

Значит, подобно Кагуя-химэ, следует, наверное, ожидать посланца с луны, подумала в шутку Тиэко, но промолчала.

Подкинули ее или похитили – все равно Сигэ и Такитиро не знали, где она родилась. Не знали они, наверное, и ее настоящих родителей.

Тиэко раскаивалась: зачем она затеяла столь неуместный разговор, но ей казалось, что не следует сейчас просить за это прощения у Такитиро и Сигэ. Отчего же она так внезапно спросила о себе? Она и сама не знала. Может, вспомнила девушку из деревни на Северной горе, на которую она, по словам Масако, так похожа…

Тиэко не знала куда девать глаза и уставилась на вершину старого клена. Ночное небо слабо светилось – то ли луна взошла, то ли где-то происходило большое гулянье.

– Небо как в летнюю пору… – сказала Сигэ, глядя поверх клена. – Запомни, Тиэко, ты родилась здесь. Пусть не я тебя родила, но на свет появилась ты в этом доме.

– Да, да! – согласно кивнула Тиэко.

В храме Киёмидзу она сказала правду Синъити: ее не похитили в парке Маруяма под цветущими вишнями, а подкинули у входа в лавку Такитиро. Он и подобрал ее там.

С тех пор минуло двадцать лет. Такитиро тогда было за тридцать, и он не отказывал себе в развлечениях. Поэтому Сигэ не сразу поверила его объяснению, когда он появился с младенцем на руках.

«Не пытайся изворачиваться… Ясно как белый день: это от одной из твоих знакомых гейш».