Цикада и сверчок (сборник)

– Предстать пред очами властителя ада Эмма. Мы сможем сказать, что в крохах, доставшихся нам, мы безгрешны. Ведь речь идет именно о крохах жизни. И не слишком ли это сурово – карать человека за жизнь, от которой ему достались лишь крохи?

– Как так?

– А вот как. Разве хоть кто-нибудь полноценно прожил жизнь, отпущенную человеку? Вряд ли. Возьмем, например, гардеробщика из ресторана, где я, как сказал, иногда бываю. Он знает одно – принимать у посетителей обувь да выдавать посетителям обувь, и так каждый день. Какой-нибудь старик скажет, не подумав: лучше и не надо. Но это ведь крохи жизни. А попробуйте спросить у официантки, – ужасная судьба у этого деда-гардеробщика, ответит она. Сидит верхом на жаровне у себя в подвале, со всех сторон окружен ящиками с обувью и беспрерывно чистит ботинки. Подвал у самого входа, зимой – холод, летом – жара. А дома, наверно, твердит своей старухе, как бы им хорошо жилось в богадельне.

– Вот и мама так. Она часто повторяет, что молодые всегда хотят умереть. Несерьезный это разговор.

– Она не зря так говорит – ясно ведь, что она переживет меня. Кстати, кого из молодых она имела в виду?

– Кого?.. – запнулась Кикуко. – В сегодняшнем письме подруги тоже…

– Которое пришло утром?

– Да. Она не замужем.

– Хм.

Синго замолчал, Кикуко тоже не хотелось продолжать этот разговор.

Электричка только что отошла от Тоцука. До Ходогая было еще далеко.

– Кикуко, – сказал Синго. – Я уже давно об этом думаю. Тебе не хочется жить с Сюити отдельно от нас?

Кикуко смотрела на Синго и ждала, что он скажет еще, а потом спросила жалобным голосом:

– Почему, отец? Потому что вернулась Фусако-сан?

– Нет, с Фусако это никак не связано. Фусако полуразведенная, и ты, Кикуко, поэтому, наверно, жалеешь ее, но даже если она совсем уйдет от Аихара, долго у нас она не проживет. Будет жить отдельно, и то, что я сказал, касается только тебя и Сюити. Вам не лучше бы жить отдельно?

– Нет. Вы так добры ко мне, отец, я хочу жить с вами. Мне будет одиноко без вас.

– Мне это очень приятно.

– Вы так меня балуете. Я ведь самая младшая в семье, меня и дома баловали, отец очень любил меня, и я привыкла за всем идти к отцу.

– Я прекрасно знаю, что отец любил тебя. Ты даже не представляешь себе, как мне приятно, что ты всегда обращаешься ко мне. Мне было бы грустно жить без тебя. Ты, я думаю, знаешь все о Сюити, но до сих пор не хотел заговаривать с тобой об этом. Видишь, какой я отец. Может быть, если вы будете жить одни, у вас все наладится?

– Нет. Хоть вы мне ничего не говорили, вы всегда беспокоились обо мне – я это прекрасно знаю. Я хочу быть рядом с вами. – В огромных глазах Кикуко застыли слезы. – Я боюсь жить отдельно. Постоянно сидеть одной дома и ждать, ждать без конца. Как это невыносимо, как грустно, как это страшно!

– Но зато будешь ждать одна. Ну ладно, электричка не место для такого разговора. Все-таки подумай хорошенько.

Кикуко дрожала, словно ей уже сейчас было страшно.

Сойдя на токийском вокзале, Синго на такси повез Кикуко в Хонго.

Потому ли, что и родной отец очень любил ее, или потому, что она была сейчас сильно взволнована, но Кикуко это как будто не показалось странным.

Когда они приехали на ту самую улицу, где жила любовница Сюити, Синго, хотя он и не заметил ничего подозрительного, из осторожности попросил шофера въехать прямо во двор университетской клиники.

Весенние колокола

1

В Камакура, в пору цветения вишни, праздновалось семисотлетие буддийской столицы, и целый день звонили храмовые колокола.

Но временами Синго почему-то не слышит их. Кикуко, работает она или разговаривает, все равно слышит, а Синго, если не прислушивается, не слышит.

– Слышите? – сказала Кикуко. – Снова звонят. Слышите?

– Не разберу. – Синго наклонил голову. – А ты, бабка?

– Слышу, конечно. Неужели ты не слышишь? – Ясуко не хотелось разговаривать.

Положив на колени стопку газет дней за пять, она медленно листала их.

– Звонят. Звонят, – сказал Синго.

Стоило ему хоть раз уловить звон, потом он уже легко различал его.

– Услышал наконец и радуешься. – Ясуко сняла очки и посмотрела на Синго. – А монахи в храмах из сил выбиваются – день-деньской бьют в колокола.

– Это бьют в колокола верующие, которые приходят в храм, – десять иен за удар. А совсем не монахи, – сказала Кикуко.

– Ну и выдумщица же ты.

– Нет, правда, эти колокола называют колоколами моления об усопших… У храмов, говорят, есть даже план, сколько человек должно ударить в колокола – не то сто тысяч, не то миллион.

– План?

Синго показалось это странным.

– Колокола в храмах звонят очень уж уныло, не люблю я их.

– Ну что вы? Почему же уныло?

Синго подумал, как покойно сидеть вот так, в апрельское воскресенье, в столовой и любоваться цветущей вишней.

– Семисотлетие. Семисотлетие чего? Одни говорят – семисотлетие Большого Будды[24], другие – семисотлетие святого Нитирэна[25], – сказала Ясуко.

Синго не мог ответить.

– А ты, Кикуко, не знаешь?

– Не знаю.

– Странно. А еще, называется, живем в Камакура.

– Мама, в газетах, которые у вас, нет ничего интересного?