Цифровой журнал «Компьютерра» № 197

Медицинский факультет нашего университета набирает по нескольку сот арабских студентов в год. Недоучившись у нас, в силу каких-то своих законов они получают возможность завершить образование в Западной Европе. Большинство из них у нас откровенно не напрягаются, попросту пересиживая время. Обучение у них ведётся на английском языке, но некоторые из них не знают и его. Мои коллеги читают в этих арабских группах биологию, и по нашему факультету ходят арабские группы. Они громко говорят и хохочут, не обращая внимания ни на что. Если такая группа стоит в коридоре под дверями аудитории, где идут занятия, ни преподаватель, ни студенты в этой комнате не слышат сами себя. Ни просьбы, ни угрозы, ни ругань практически никогда не помогают.

Выходим мы как-то с моей женой (она тоже преподаёт в нашем университете) в коридор — и видим, как впереди нас из аудитории выходит группа арабов. Им весело, они открывают зонтики и медленно шествуют под ними по университету; мы возмущённо переглядываемся. Я сворачиваю на лестницу и ухожу с этого этажа, а жена, которая идёт в том же направлении, что и они, вынуждена их обогнать (кстати, добиться, чтобы они дали пройти, — тоже нетривиальная задача). Потом она рассказала, что они шли за ней, свистели и улюлюкали.

Расстроенная и возмущённая жена недоумевала, чтгде-нибудькакие-нибудьо вызвало такую реакцию арабских студентов. Моя версия такова. В их культуре молодая женщина может находится в публичном месте только с мужем, отцом или старшим братом. Если она идёт сама — это женщина лёгкого поведения. Правильный мужчина должен её презирать, а она обязана выполнять все его прихоти. Находясь в стране с совершенно иными представлениями, да ещё и не , а в университете, наши арабские гости не считают нужным вносить в своё поведение коррективы. Испытывая моральные страдания на занятиях, которые ведут женщины-преподаватели, они отыгрываются на других молодых женщинах (хотя хамить своим преподавателям всё-таки побаиваются!).

А теперь догадайтесь, какие я чувствую эмоции, услышав в коридоре характерные арабские интонации. Какой уж тут «шибболет»!

А наш факультет год от года набирает все большее количество студентов из Туркменистана. Они учатся по контракту, доучиваются до получения бакалавра и отбывают на родину. Увы, желая заработать на контрактниках, университет допускает туркменских студентов к учёбе, даже если они не знают русского или украинского (а чаще всего и английского) языка. В результате их обучение превращается в профанацию. Самих туркменских студентов это устраивает, руководителей их землячества — тоже, а университетское руководство с этим мирится (платили бы деньги, которые остро нужны для затыкания дыр в бюджете). В результате на курсе появляется прослойка студентов, которая не хочет ничего делать, прячась за действительным или имитируемым незнанием языка. Вы понимаете, что это разрушает образовательную среду, мешая учиться всем остальным?

Меня особенно возмутило, когда от одного из туркменских студентов, который действительно старается учиться, я узнал, что к нему предъявляют претензии другие представители его страны: выполняя требования преподавателей, он подставляет своих земляков, показывая, что и те могли бы что-то делать!

Теперь вы поймёте эмоции, которые испытывает преподаватель, входя в аудиторию, где половина студентов — граждане Туркмении. Что делать с этими эмоциями, я скажу чуть позже, а пока приведу ещё пару аналогий, одну — из сферы образования, а вторую — относящуюся к серьёзным проблемам внутренней политики.

Ещё один образовательный пример из украинских реалий. Мне приходилось оказываться в компаниях преподавателей со всей Украины. Одна из больных тем — жалобы на плохих студентов. Преподаватели из русскоязычных вузов Восточной Украины, пересказывая поразившие их своей безграмотностью и неадекватностью реплики негодных студентов, цитируют их на украинском языке. Преподаватели из украинскоязычных вузов Западной Украины будут цитировать особо тупые реплики по-русски. Украинскоязычность в русскоязычном вузе и русскоязычность — в украинском уже успели стать маркером неадекватности.

Пример из российской внутренней политики. Те, кто шёл громить овощебазу в Бирюлёве, были измучены бесчисленными правонарушениями, связанными с этим специфическим бизнесом. Но они шли не требовать соблюдения норм законности, они шли громить инородцев. И внешность у них неправильная, и интонации чуждые! Вы видите, как внимание к причинам недовольства подменяется вниманием к маркерам, к «шибболетам»?

Большинство из людей, зацикленных на каких-то маркерах, смогут обосновать, почему их гнев носит праведный характер. В их микрокосме те люди, которые совершали что-то для них неприятное, принадлежали к определённым этническим группам и, кроме этих маркеров, демонстрировали неприемлемое поведение. Можно ли мириться с этим?