Цифровой журнал «Компьютерра» № 195

Во всех предыдущих картинах Гильермо дель Торо прослеживалась сквозная линия подлинного искусства. Пусть вычурного и макабрического, пусть подражательного и поддающегося влиянию, но все же искусства. Даже поэзии. В фильмах дель Торо прослеживаются сквозные метафизические линии: мистическая связь тоталитарной власти и сатанизм; царство Дьявола, дискретно прорывающее реальное бытие в точках личностной и социальной трагедии; дети как медиумы между тем и этим светом — вот лишь несколько направлений, по которым из одной картины в другую развивалась мысль мексиканского режиссёра. Ничего даже отдалённого из названного в «Тихоокеанском рубеже» не просматривается.

Даже на уровне художественной эстетики от прежнего дель Торо в комиксе про кайдзю не осталось ничего, кроме одного-единственного кадра, длящегося три секунды: Янсси Беккет со словами «Нужно проверить пульс!» всаживает обойму чудо-ракет из своего «ягера» в испустившего дух монстра: «Нет, пульса нет!»

Гильермо дель Торо воспитала бабушка в мороке радикального католицизма. Не удивительно, что художественное амплуа будущего режиссёра сложилось из двух краеугольных компонентов знакомой с детства эстетики — представления о материальных формах Зла (дьявол живет среди нас) и натурализма как кратчайшего пути к сердцу человека (карнавалы со стигматами и флагелляциями, которые, между прочим, — источники великого озарения, радости и приближения к богу — см. биографию Томаса де Торквемады). 

Приобщение к кино Гильермо дель Торо начинал с обучения гримёрному искусству у великого мастера — Дика Смита, создавшего для Уильяма Фридкина всю визуальную магию «Экзорциста». Зрителя нужно пугать и шокировать — вот эстетика дель Торо, причём вовсе не шутливая, а очень даже серьёзная. Чем нагляднее Зло, чем оно материальнее, тем сильнее месседж, тем глубже проникает в сердце зрителя страх перед Князем Мира Сего. 

Не удивительно, что кумиром дель Торо на долгое время стал Гаспар Ноэ со своей «Необратимостью» (Irréversible, 2002), скандально кульминационную сцену из которой (20 ударов огнетушителем по голове) мексиканский режиссер процитировал почти дословно в своем «Лабиринте Фавна» (правда, с применением бутылки). Здесь, кстати, пролегает грань между художником и бесом: фильм дель Торо, даже со всеми своими жестокостями, воспринимается как высокая поэзия из разряда Мильтона и Данте, а картина Ноэ так и останется в истории как патологический эксперимент очередной волны французского cinema noir (на премьере «Необратимости» в Канне 250 человек, не выдержав действия, вышли из зала, а 20 после обморока увезла скорая помощь).

Как я сказал, ничего даже отдалённого ни из метафизики, ни из эстетики, ни из поэзии Гильермо дель Торо в «Тихоокеанском рубеже» не осталось. Зачем же тогда режиссёр взялся за съёмки этого комикса?

Вынужден разочаровать тех знатоков кино, которые отписались о «полной выкладке режиссёра», о «его по-настоящему увлечённости» сюжетом и мифологией кайдзю: Гильермо дель Торо снял этот ужас исключительно ради — прости господи — бабок! Потому что безошибочно почувствовал их запах в 25-страничном сценарии Трэвиса Бичема. Мексиканский режиссёр давно обосновался в Сан-Франциско и знает массового зрителя как облупленного. Хотите кайдзюшек, пацаны? Будут вам кайдзюшки без проблем. 

Главная же загадка кассового успеха «Тихоокеанского рубежа» лежит — и это же очевидно — на поверхности. Даже удивительно, что из 745 отзывов на IMDB лишь единицы раскусили секрет Полишинеля: «Pacific Rim — фильм чудовищный не только потому, что в нём напрочь отсутствует фактура (стройный сюжет, кульминация, снятие), но и потому, что он доказал аудитории во всём мире: для создания настоящего блокбастера Голливуду давно уже не нужны ни приличные актеры, ни сюжетные линии». Побольше 40-метровых монстров и космических сражений — и будет всем счастье!

К оглавлению

Многофункциональный исполнитель желаний экономкласса в силикетовом сейфе или халате Василий Щепетнёв

Опубликовано 19 октября 2013

Когда первые цветные копиры и принтеры только появились на территории нашей необъятной Родины, первой реакцией имевших к ним доступ обыкновенно была распечатка денежной купюры. И даже если копиры и принтеры были черно-белыми — тоже. Большей частью делалось это в шутку: и уровень коммерческого мышления был далёк от сегодняшнего, да и качество печати тоже. Сейчас иное, сейчас вон банкоматы отказываются принимать пятитысячные купюры: говорят, мол, сплошная подделка. Вслед за банкоматами стали открещиваться от денег и некоторые воронежские магазины: хозяева не велят. Может, перестраховка; пройдёт неделя-другая, и всё утрясется.