Цифровой журнал «Компьютерра» № 110

Сидел я в минуту затишья на неудобном диване (к ставке дерматовенеролога больницы в райцентре Тёплое я брал сотню часов дежурствами с дислокацией в избушке «скорой помощи») и думал: в чём, собственно, выражается создаваемая мной прибавочная стоимость? Вот полчаса назад я освидетельствовал водителя, совершившего ДТП. Заполнил акт и отдал капитану милиции. Что ж, этот акт и есть стоимости? А час назад привезли парня с ущемлённой грыжей. Я вызвал хирургов, которые сейчас оперируют больного. Где в моём действии стоимость, простая и прибавочная? А ведь должна быть, иначе за что же я получаю зарплату?

Потихоньку продолжил: ага, я обслуживаю в первую очередь гегемон. Рабочий класс и социалистическое крестьянство. Привожу его в порядок по мере собственных способностей, доступности медикаментов и прочих лечебных факторов и всеобщего развития медицинской науки. А уж он-то, гегемон, и производит настоящую стоимость. Значит, в его труде есть и мой, но только капелька. Из этих капелек и складывается оклад врача-дерматовенеролога, сто двадцать пять рублей в сельской местности и сто десять в городской. Минус налоги. Мало? Тогда либо бери подработку, либо иди к станку.

Решив таким образом насущные вопросы, я шёл далее: поскольку оклад есть штука постоянная, то чем меньше человек работает, тем эффективнее его труд, не так ли? То есть если я работал много и – условно – вылечил за месяц пятьсот человек, то стоимость излечения одной души (в помещичье-крепостном смысле) составляет двадцать пять копеек.

Если же я вылечу только сто человек, то стоимость излечения души составит рубль двадцать пять. А если вылечу всего десять человек? Эге! Это получится двенадцать с полтиной, оплата всей коммуналки. А если, предположим, я вообще никого не вылечу? Делим сто двадцать пять на ноль и получаем… получаем…

Здесь меня спас коллега-хирург, пришедший после операции узнать, нет ли ещё какой работы: мол, не ломай голову, платят нам вовсе не за лечение людей, а за проведённые на рабочем месте часы. То есть государство в лице центральной районной больницы покупает время нашей жизни. А мы его, время, продаём. По расценкам обыкновенным, вот как я, или по расценкам сверхурочным, вот как он сейчас, оперируя с полуночи до трёх. Потому что больше нам, пролетариям от медицины, продавать нечего.

И он ушёл досыпать остаток ночи, фельдшер с водителем поехали в дальнюю деревню на вызов «понос у ребёнка пятый день, терпели, терпели, а толку нет», а я остался в избушке.

Можно было и подремать, но не дремалось. На полочке лежала книжка в мягкой обложке белого цвета. Ленин, «Империализм как высшая стадия капитализма». Говорят, прежний водитель когда-то учился в заочном техникуме – и тоже конспектировал. Закончив учёбу, он перешёл в «Сельхозтехнику» на полуответственную должность, оставив книжку, похожую на парус надежды, в назидание другим: ученье – свет!

И я стал читать про империализм. Рынки сбыта, рынки сырья… Из-за них и войны. Должен же капитализм кому-нибудь продавать присвоенную прибавочную стоимость. А кому? Поскольку трудящиеся денег за неё не получают по определению, кто ж её купит в своей стране? Внешние рынки и выручают. Поскольку же внешних рынков не так и много, идёт борьба за их передел. Порой она, борьба, проявляется в виде империалистической войны.

Я читал, но было немного странно. В начале восьмидесятых любой импортный товар, хоть обувь, хоть крем для бритья, хоть даже носки, доставать нужно было с боем. Или по знакомству. Импортный – это польский, венгерский, болгарский… Изделия из стран империалистических в розничной торговле не встречались, а приобретались с рук по ценам, казавшимся астрономическими: штаны – две месячные зарплаты врача, магнитофон – трёхгодовая зарплата, на компьютер IBM PC нужно было работать всю жизнь (я о цене знал от товарища, у которого знакомый видел человека, который ходил в гости к сыну члена Политбюро, у которого такой компьютер был).

Значит, завоевать рынок желаете? Наш? Хм… С одной стороны, это очень плохо, а с другой… Нужно же чем-то бриться и в чём-то ходить? Борьба за рынки – понимаю. Наша страна и Асуанскую плотину построила, перебив контракт у буржуев, и всякие трактора, сеялки и комбайны назло Западу поставляет африканским братьям в долг, то есть даром: даже и сельскому врачу было совершенно ясно, что никогда Эфиопия и прочие мозамбики расплачиваться за поставки не станут. Не понимаю, почему нет лезвий для бритья, мыла и батареек для фонарика. Советскими лезвиями «Спутник» не пользовались даже в посёлке Тёплое, уж больно кроваво выходило.

Или на фабриках тоже почасовая оплата? Государству и здесь нужно время человека, а лезвия, мыло и батарейки – дело десятое?

Но если… Но если случится немыслимое и капитализм победит во всём мире? Победит, захватит рынки до единого? Дальше, дальше-то что? Если весь-весь мир станет Огромной Империей Зла, где она, Империя, найдёт рынок сбыта?