Цифровой подружитель

И вот в третьих-то, сам день рождения! Мало того, что на завтра уроки делать не надо – суббота завтра, и кроме факультатива по английскому занятий в школе не будет, – так вечером придут дедушка, обе бабушки, тетя Катя… Раздвинем в комнате стол, будем все вместе есть всякие вкусности, пить чай с тортом, шутить, веселиться! Бабушки будут петь хором – здорово у них это выходит, – а дед начнет рассказывать анекдоты и истории, от которых просто падать под стол можно, а бабушки и мама с тетей Катей станут совместно дубасить деда по спине за некоторые словечки… Ну, а еще впереди – завтра, когда ко мне придут друзья. Так мы с мамой договорились, чтобы сегодня только с семьей посидеть. Ведь и правда, сегодня будет настоящая семья – семь я. Именно семь! Я снова вспомнил папины утренние слова.

И тут я увидел ход. Снежные ходы, или попросту ходики – такая наша северная забава. Что-то я не слышал никогда и не читал, делают ли их ребята где-нибудь еще. Может, и делают, там, где снега много. У нас много, и мы делаем! Это ужасно интересно – в огромном сугробе плотного, слежавшегося за зиму снега рыть длинные извилистые ходы! Они пересекаются, разветвляются, как лабиринт, где-нибудь сходятся в общие «пещеры», где-то неожиданно выскакивают наружу… Ползать по ним – одно удовольствие! Впереди темнота, неизвестность (особенно если ход рыл не сам, и он еще тобою не изведан), немножечко жутко, зато таинственно и вообще круто! Правда, в двенадцать лет лазать по ходам не совсем солидно, но мне ведь только чуть-чуть двенадцать… Я посмотрел на часы: без пяти два. Мама говорила, что я родился ровно в два часа. Значит, мне еще нет двенадцати. И целых пять минут в запасе у меня имеются! К тому же – я огляделся, – поблизости никого нет. Смеяться надо мной некому. Я снял с плеч рюкзак и полез навстречу подснежным тайнам.

Эти ходы я раньше не исследовал. Не знал даже, что такие здоровские ходики кто-то нарыл совсем рядом со школой. (Вообще-то она – гимназия, но стала ею не очень давно, как раз когда я пошел в первый класс, так что по привычке и родители, и учителя называют ее школой, тем более, мой папа именно в этой школе и учился.)

Сначала я прополз по основному ходу до самого конца, замечая, сколько будет боковых ответвлений. Их оказалось семь, а сам основной ход закончился тупиком. Это не очень интересно, гораздо лучше, когда, покрутившись в темноте по узким поворотам, вылезаешь на белый свет совсем в неожиданном месте. Но ничего, семь боковых ходов – это совсем не мало. Хотя, может быть, я и залез как раз в ответвление, ведь основной ход – это только я так его назвал, потому что полез именно в него. Иногда делают основной ход специально – самый длинный и широкий, но часто вообще никакого основного хода нет, а все равны между собой, потому что переплетены так, что не сразу и выберешься.

Похоже, и тут было так же, потому что я немного запутался, в каком уже ответвлении по счету ползу… Закручивались ходики здорово, причем, иногда даже, кроме поворотов, опускались или поднимались, поэтому пересекаться вполне могли и в разных плоскостях (с математикой, геометрией особенно, в отличие от русского, у меня все было в порядке). В результате долгих ползаний – пять минут наверняка давно уже прошли, так что момент своего рождения я встретил в довольно необычном месте – я начал понимать, что не знаю, где выход. Сначала я даже не испугался, потому что это глупо – заблудиться в ходиках! Этого просто не бывает, так как ходы бесконечными быть не могут, а если заканчиваются порой тупиком, то достаточно повернуть назад (или ползти задом, если ход очень узкий) и вылезти оттуда, куда залез. Я даже почувствовал, что краснею, представив, как надо мной будут ржать ребята, если я вдруг заблужусь! Мало того, что в двенадцать лет решил вспомнить детство, так еще и застрял в сугробе! Да, это действительно смешно. То есть, было бы смешно, если бы не стало вдруг очень страшно. Просто ледяной ужас снежных глубин забрался мне прямо под куртку и полез еще глубже – к самым внутренностям. Мне показалось, что я застрял в ходиках навсегда. Отчетливо так показалось, словно шепнул кто-то из холодной темноты. И я замолотил ногами и руками, отчаянно пятясь, вместо того, чтобы ползти вперед. Я извивался ужом в тесной снежной норе, так, что снег вскоре забился мне в рукава и штанины, попал под куртку, холодил живот под выбившейся из-за пояса рубашкой. Но я не замечал этого холода, меня холодили страх и ужас (Фобос и Деймос – вспомнились мне совсем некстати одноименные спутники Марса). Наверное, я орал, но даже не осознавал этого. Не слышал я собственных воплей, не слышал ничего, зато отчетливо услышал, вываливаясь из хода в подснежную пещерку, мальчишеский вскрик: «Больно же!».