Тщательно отшлепанная (ЛП)

Гарри повернул голову, уставившись на занавеску. Я думала, что в этот момент он встанет и уйдет. Попрощается. Вместо этого, не поворачиваясь ко мне лицом, он сказал.

— Ты должна понимать, что подобное воспитание в Англии связано с определенными ожиданиями и сильным чувством долга… — он прервался и провел рукой по лицу.

Затем снова повернулся ко мне лицом и с самоуничижительной ухмылкой сказал.

— Не каждая тюрьма находится за железными решетками.

— Гарри… — прошептала я, чувствуя, как что-то разрушилось вокруг моего сердца. Стена? Забор? Я не знала. Но что бы это ни было, при этих душераздирающих словах оно рассыпалось, оставив мою бьющуюся плоть открытой для Гарри Синклера.

— Еще кофе? — спросил Гарри, вскочив на ноги.

— Нет, я… — его смущенное выражение лица заставило меня сказать. — Да. Спасибо. От кофе я никогда не откажусь. — На его лице отразилось облегчение, и он нырнул за занавеску.

Чего ему стоило открыться? А его тюрьма? Был ли он в ловушке правил и норм своего социального положения, или его отец вовсе не был хорошим отцом? Из того немногого, что я знала о Кинге Синклере, не могла представить его иначе как подавляющим. И если бы кто-то жил так всю жизнь? А еще хуже, что он потерял женщину, которая показала ему, что такое любовь в столь юном возрасте…

Увидев на тумбочке свой мобильный телефон, я проверила, все ли чисто, а затем провела быстрый поиск в «Гугл». Набрав «молодой Генри Синклер III», я нажала на «картинки». Через несколько секунд передо мной предстал Гарри с детским лицом. На большинстве фотографий он стоял рядом с Кингом. Я просмотрела несколько страниц снимков и, к своему ужасу, не нашла ни одной фотографии, на которой Гарри улыбался бы.

Присмотревшись внимательнее к его лицу на одной фотографии, я почувствовала, что могла заплакать. Он стоял перед какой-то каменной стеной, может быть, дома? И находился рядом с отцом, но именно глаза Гарри приковывали мое внимание. Они, конечно, были того же лазурно-голубого цвета, но эти глаза были призрачными. В них скрыто столько грусти и… одиночества, что я почувствовала, как мои щеки стали влажными.

Положив телефон и очистив свою историю от всех улик, связанных с Гарри, я вытерла слезы как раз в тот момент, когда он вошел через занавеску в кабинку.

— Фейт? — он отставил кофе и бросился ко мне. — Что случилось? Это твоя голова? Тебе больно?

Я пыталась придумать что-нибудь, но эти печальные голубые глаза.

— Э… у меня… у меня предменструальный период, понятно? — Гарри сделал шаг назад, как это делали мужчины при любом упоминании о проблемах, связанных с месячными. — И это, — сказала я, указав на свою голову. — Я не уверена, что смогу скрыть гигантский рог на голове.

Гарри поборол улыбку, которая была так же желанна, как повязка на глазах на нудистском пляже.

— Я уверен, что тебе много раз говорили это в жизни, Фейт. Но ты прекрасна, и я уверен, что эта красота не уменьшится, сколько бы рогов ни выросло у тебя на голове.

Я вытерла глаза и уставилась на него, его слова, как стрелы, вонзились в мое, теперь уже открытое для Гарри, сердце.

— Ты считаешь меня красивой?

На щеках Гарри вспыхнули красные пятна.

— Да, — сказал он, прочистив горло. — Исключительно. — Наши взгляды сцепились, и впервые в жизни мне не пришлось шутить. На самом деле, между нами висела только тишина.

— Так, Фейт, — сказала медсестра, открыв занавеску. — Вот ваш рецепт на обезболивающие. — Она положила планшет с бумагами мне на колени. — Мне нужно, чтобы ты подписала эти бланки. — Я переключила свое внимание с Гарри на бланки. И автоматически вписала свое имя.

Следом вошел санитар с инвалидной коляской.

— Вам помочь добраться домой? — спросил он.

— Я отвезу ее, — сказал Гарри, встав и собрав свои вещи и наш кофе. — Ты согласна? — спросил он.

— Более чем.

И тогда Гарри улыбнулся. Не слегка, не усмешкой или минутной наглой ухмылкой. Настоящая улыбка растянулась на его губах. Хорошо, что я сидела, иначе она сбила бы меня с ног прямо на мою многострадальную задницу.

Исключительно.

Пока санитар вез меня к подземной парковке, в голове звучал только голос Гарри, произносящий «исключительно».

Гарри подогнал машину. Я проскользнула внутрь на пассажирское сиденье.

— Домой? — спросил Гарри, посмотрев прямо перед собой.

В машине царило странное напряжение. Не плохое, но такое, которое ощущалось как странное чистилище. Смятение и незнание витали в воздухе, как старый радиоприемник, пытающийся найти станцию. Раньше я понимала свою позицию в отношениях с Гарри. Он мне не нравился. Я не нравилась ему. Он был холоден и высокомерен. Я была громкой и раздражала его. Теперь… мы были в зоне неопределенности. Из которой я не могла найти выход.

— Отвези меня к родителям, — сказала я, когда Гарри выехал с парковки на улицу. — Это в двух кварталах от центра отдыха.