Будучи единственным человеком, разрабатывавшим стратегию и принимавшим решения, Цезарь сумел скрыть свой истинный план до такой степени, что даже наши современники, подобно галлам того времени, стали приписывать ему намерения, которых у него не было[369]. Будто бы он ссылался на безопасность Нарбонской Галлии, которой он ничем не помог в 54 году, когда потерял три легиона и двух легатов. Но с какой стати неудача при Герговии должна была привести к всеобщему отступлению в Провинцию в летний период, когда открыты все перевалы? Впрочем, в 53 году Цезарь укрепил ее оборону. Его легат, которым был не кто иной, как его двоюродный брат Луций Цезарь, провел новый военный набор и в конце концов располагал двадцатью двумя когортами. С другой стороны, несмотря на призывы посланников Верцингеторига, тамошние племена пребывали в спокойствии: аллоброги прикинулись глухими; те же, кто поначалу прислушивался к посланцам Верцингеторига, были вынуждены быстро пойти на попятную. Габалы (Жеводан), независимые рутены и кадурки ограничивались набегами на арекомийских вольков и ни разу не угрожали Ниму. Более того, Цезарь повернулся к югу спиной и вернулся в Сане, где находился Лабиен с четырьмя легионами, судьба которых вызывала у него особые опасения[370].
Тревога, сквозившая во многих его реляциях, служила нескольким целям: беспрепятственно получить в помощь от Помпея одиннадцатый легион, который прибыл к нему во время осады Алезии, разжечь пыл среди галлов, в особенности среди готовых к измене эдуев, и заставить Верцингеторига двинуться на соединение с ними. Цезарь сам наметил место, где он мог помериться силами с галлами, которые уже представляли себе, как разобьют его легионы, двигающиеся форсированным маршем в сторону Нарбонской Галлии. Таким образом, действия Цезаря создают скорее образ полководца, способного предвидеть то, что произойдет в действительности, ибо он постиг механизмы, которым подчинялся ход мыслей галльского вождя. Цезарю нужно было заставить Верцингеторига занять такую позицию, где тот считал бы себя неуязвимым, и такое место нашлось. Это была Алезия, где Цезарь, со своей стороны, мог запереть противника. Алезия находилась на полпути между землями эдуев и лингонов, наилучших союзников римского народа, и туда могла бы добраться тайно вызванная из Германии конница.
Итак, мы подошли к одной из наивысших точек нашего повествования. Кто не помнит картинки (в духе изданий Эпиналя) в своем первом учебнике истории для начальной школы, на которых суровый Верцингеториг бросает оружие к подножию трибунала проконсула? Именно в Алезии была решена судьба Галлии, и как не понять многолетнюю борьбу местечковых самолюбий за точную локализацию этого пункта! Сегодня в этом вопросе достигнуто полное согласие: да, это Ализ-Сент-Рен. Это местонахождение Алезии было определено уже раскопками Наполеона III[371] и обосновано строгими филологическими изысканиями Ж. Каркопино[372], заставившего умолкнуть споры. Раскопки, возобновленные в 1991–1992 годах франко-немецкой экспедицией под руководством М. Реддэ[373] и 3. фон Шнурбайна, аэрофотосъемки, которые с 1960 года проводил Р. Гогей[374], позволяют во многом подтвердить достоверность текста Цезаря, так же как и справедливость некоторых выводов Наполеона III, хотя и вносят в них поправки.
Гора Оксуа представляла собой акрополь, просто созданный для того, чтобы оказать сопротивление противнику. Однако сведущий человек мог обнаружить ее слабые стороны. Это место могло привлечь галлов, тем более что Алезия была одним из главных религиозных центров, где почитались Алисан (Alisanos), Укуэт (Ucuetis), Бергузия (Bergusia), Мористаг (Moristagus). Проживали там мандубии, то есть секваны, расселившиеся западнее Соны, провозглашенные проконсулом отдельным народом и верные дружбе с Римом. Так что, оставляя в покое Герговию, Цезарь думал об Алезии.