Действительно, эти суды состояли на треть из сенаторов, на треть — из всадников, набираемых в десяти всаднических центуриях, и на треть — из эрарных трибунов (tribuni aearii), зажиточных людей, давно уже лишившихся своих былых обязанностей (как то: сбор военного налога — tributum, выплата жалованья солдатам). Эти люди были продолжением сословия всадников, и таким образом, те имели два голоса против одного. Так произошло возвращение к составу судов, установленному Гаем Гракхом, и при этом политическое превосходство всадников упрочивалось. Ценз эрарных трибунов составлял 300 тысяч сестерциев, и разрыв между всадниками и эрарными трибунами был несущественным. Таким образом, реформа была весьма значительной. Сенат оказался нейтрализован в судебной сфере, и капитал получил возможность контролировать государственный аппарат.
Можно было бы дать идеалистическую и оптимистическую трактовку этого закона: расширение управленческих кадров государства, гарантии справедливости подсудимым, независимость правосудия, установление связи между всадниками и плебсом, между всадниками и нобилями. Отсюда атмосфера ликования и согласия 69 года, в которой Кв. Лутаций Катул совершал посвящение Капитолийского храма. Но очень скоро процесс Фонтея показал всю тщетность подобных надежд и истинную цену пустословия Цицерона. Дело в том, что Фонтей в Нарбонской Галлии нарушал правила справедливого управления, притеснял, грабил и истреблял галльские племена. Тогда, по удачному выражению Ж. Каркопино, Цицерон вывернул свою тогу наизнанку. Ведь Фонтей в свое время был помощником Помпея, а всадники признавали в Помпее вождя, и в первую очередь именно ему были на руку все постановления 70 года: он обеспечил себе голоса плебса на случай голосований о предоставлении новых чрезвычайных полномочий и растравил аппетиты всадников, склонных к имперским устремлениям. Таким образом, вся эта политическая игра служила амбициям не какого-то одного императора, а императоров вообще. Сквозь брешь, пробитую в сулланской системе, могли теперь устремиться Помпей, а за ним и Цезарь.
Стремительная карьера Цезаря в 71–59 годах
С 71 по 59 год Цезарь продвигается к высшей почетной должности — консулату. Теперь он на верном пути, но в большинстве случаев истинных целей своих маневров не раскрывает. Цезарь действует пока в тени, что объясняется, конечно, и его возрастом, однако также и тем, что ему приходится взрослеть, оставаясь в тени Помпея. Он прекрасно понимает, что предвыборная платформа недостаточна для того, чтобы добиться удачи: политику нужно иметь «своих людей», то есть клиентов[147] и приверженцев. В это время мы присутствуем при рождении «партии Цезаря», трамплина для будущей карьеры, которая приведет Цезаря на вершину власти в Римской республике.
Цезарь в тени Помпея
Цезарь не скомпрометировал себя связью с Лепидом и не был замешан в беспорядках, спровоцированных консулом 78 года[148]. Когда в 74 году его избрали военным трибуном, он оказался в первых рядах сторонников восстановления власти плебейских трибунов. В дальнейшем он активно выступает в поддержку закона об амнистии (lex Plautia), который позволил его шурину Луцию Цинне и другим бывшим сторонникам Лепида, нашедшим убежище у Сертория, вернуться на родину. Таким образом Цезарь приобретает верных сторонников и укрепляет свое положение лидера популяров. Плутарх пишет в связи с этим[149] о популярности, приобретенной им у простонародья благодаря «не по возрасту ловкому обращению с людьми».