Цецилия

— …Любите ее, Генрих, любите ее горячо, это добрая и благородная девушка; и если б подобные нам люди осмелились поднять на нее глаза, я не желал бы другой жены моему Эдуарду.

Потом, подавая мне руку, чего он ни разу не осмелился сделать с тех пор, как я его знаю, он крепко сжал мою руку и сказал:

— Еще раз, сделайте ее счастливой. Теперь, — продолжал он, вытирая глаза и отводя меня в свой кабинет, — поговорим о деле.

Это дело обделалось скоро и не развязывая кошелька. Коммерция, понимаемая с известной точки зрения, надобно признаться, великое дело. Я всегда слыхал, что для того, чтобы получить несколько презренных тысяч франков, надобно гербовой бумаги, подписи, нотариусы, бухгалтеры и куча других принадлежностей.

Господин Дюваль взял клочок бумаги и написал:

«Честь имею известить Смита и Тёрнсена, что кредитую виконта Генриха де Сеннона в сумме пятидесяти тысяч франков».

Потом он, подписав, отдал мне бумагу, и все было кончено.

В тот же день явился я к этим господам: я объяснил им мое желание отправиться в Гваделупу с грузом. У них был корабль, готовый отправиться с грузом к Антильским островам; они спросили, какими товарами желаю торговать. Я отвечал, что, будучи совершенно незнакомым с торговлей, я прошу их переговорить об этом с Дювалем; они обещали исполнить это на следующий день.

Я возвратился к Дювалю. Есть другое место, о котором я хотел много говорить вам, милая Цецилия, и которое поэтому я желал посетить: это ваш маленький домик в Гендоне.

Я спросил у Дюваля, кому он принадлежал теперь.

Из этих-то подробностей узнаете вы сердце этого отличного человека.

Домик принадлежал ему. Понимаете ли вы, Цецилия? Из благоговения к вашей матери и к вам он купил дом вместе с мебелью, чтобы тот навсегда остался памятником земной жизни праведницы и ее Ангела. Так он называет вашу мать и вас.

Он хотел отправиться вместе со мной, но жена отговорила его.

— Виконту приятнее будет одному отправиться в Гендон, — сказала она — Останься здесь; твое присутствие только смутит его воспоминания.

В сердце женщины, в том, что касается любви, есть чувство, которое самый тонкий мужчина никогда не найдет в своем сердце.

Итак, Дюваль отдал мне ключ от загородного дома.

Там никто не бывает, даже они сами; одной вашей бывшей горничной, поступившей в услужение к госпоже, Дюваль, поручено заботиться о вашем рае.

На следующее утро я отправился, в два часа с половиной я был в Гендоне.

Я вспомнил, с каким равнодушием, можно сказать, почти с презрением я подъезжал к этому прелестному загородному дому в первый раз с госпожой де Лорд; простите меня, Цецилия, я вас еще не знал. С той минуты, как я вас увидел, как я вас узнал, маленький домик сделался для меня храмом, в котором вы были божеством.

Я говорю вам, Цецилия, никогда я не испытывал такого волнения, какое почувствовал, приближаясь к этому дому. Мне хотелось стать на колени перед дверью и поцеловать порог.

Однако я вошел, рука моя дрожала, вкладывая ключ в замочную скважину, и ноги едва держали меня, когда, толкнув дверь, я очутился в коридоре.

Прежде всего я посетил сад: в нем не было больше цветов, не было листьев, не было тени, все было печально и покинуто, как десять месяцев тому назад, когда вы его покинули.

Я сел на скамью в беседке. Ваши любимцы, птицы, пели, перескакивая по обнаженным веткам. Эти птицы, вы их видали, Цецилия; песни, которые они пели, вы их слыхали.

Я продолжал их слушать, глядя на ваше окошко, которое было заперто, всякую минуту ожидая, что вы явитесь за стеклами, потому что, как я вам сказал, все осталось точно так же, как было при вас.

Потом я вошел по маленькой витой лестнице в комнату вашей матери. Я стал на колени перед тем местом, где стояло распятие, и молился за нас.

Потом я отворил дверь вашей комнаты. Не подумайте, Цецилия, я даже не входил туда; я ко всему сохранил уважение.

Наконец я оторвался от этого маленького домика, где я оставлял столько моей прошлой жизни, и пошел посетить место, которое было всех святее. Вы догадываетесь, Цецилия, что я хочу говорить о. могиле вашей матери.

Как в вашем саду, как в вашей комнате, наконец, как везде, видно, что тут прошла рука друга: весной, должно быть, здесь были цветы, и по их завянувшим стеблям, по их высохшим листьям я думал, что это те же цветы, какие были у вас в саду. Я сорвал несколько листьев розы и гелиотропа, эти растения лучше других перенесли суровость зимы, и посылаю вам их. Вы найдете их в этом письме. Я едва смею сказать вам, что, будучи уверен, что вы поднесете их к устам вашим, я запечатлел на каждом листочке по поцелую.

Пора было ехать. Пять или шесть часов прошли в этом странствии. Вечером мне было назначено свидание у Дюваля со Смитом и Тёрнсеном. В восемь часов я возвратился.

Эти господа явились со строгой, коммерческой аккуратностью; они хорошо знают моего дядю, который чрезвычайно богат, как кажется, и, исключая некоторые странности, как они говорят, прекрасный человек.