Цецилия

В первое время приезд госпожи Дюваль был праздником для Цецилии, потому что Эдуард всегда приезжал с матерью. Тогда оба ребенка гуляли, играли, бегали по саду, топча траву, растения и цветы, прячась в кусты, ломая сучья дерев, на которые старались влезть, пугая птиц, преследуя бабочек. Но, как мы видели, Цецилия мало-помалу вступила в новые отношения с жителями своего рая и уже с большим беспокойством начала вводить Эдуарда в свой маленький мир: сперва она хотела растолковать беспокойному товарищу чувства цветов, щебет птиц и непостоянство бабочек, но беззаботный школьник смеялся, утверждая, что цветы не могут ни любить, ни ненавидеть, ни радоваться, ни грустить. Птиц Эдуард хотел переловить и посадить в клетки, несмотря на то, что Цецилия уверяла его, что Бог дал им крылья не для того, чтобы прыгать с палки на палку в тесном пространстве решетчатой тюрьмы, но для того, чтобы они рассекали ими воздух и садились на вершины тополей или крыши домов. Наконец, Эдуард потерял расположение своей подруги тем, что однажды, когда она заговорилась с одной из роз и забыла о своем товарище, он воротился к ней с великолепным пионом, безжалостно приколотым к шляпе. Цецилия вскрикнула от горести, но этот крик очень удивил Эдуарда, который стал уверять девочку, что у него есть до трехсот бабочек, так же проткнутых и уложенных в ящики, в которых они сохраняются как живые.

С этого дня Цецилия дала обещание не впускать Эдуарда в сад и в следующий приезд его под различными предлогами удерживала в комнатах, позволяя ему ломать куклы, посуду и все игрушки, но не желая, чтобы он смеялся над ее цветами, пугал ее птиц, мучил бабочек.

Баронесса Марсильи заметила старание дочери удалить Эдуарда от сада и по отъезде его спросила ее о причине. Тогда Цецилия рассказала ей обо всем случившемся и спросила, не дурно ли она поступила.

— Нет, дочь моя, — отвечала баронесса, — напротив, ты имела на это полное право. Одна гордость заставляет нас думать, что свет создан для одних нас и что мы имеем право все разрушать; напротив, всякая вещь, как и человек, — творение Бога: Бог в цветке, в птице, в бабочке, он и в капле воды, и в бесконечном пространстве океана, в жучке, блестящем под травой, и в солнце, освещающем мир. Бог во всем.

IX. Время идет, не останавливаясь

В то время как изгнанное семейство жило в уголке Англии, вдали от всех, великие события совершались в других странах Европы.

Смерть короля и королевы принесла плоды; их убийцы, подобно воинам, родившимся из зубов дракона, истребили друг друга. Народное Собрание изгнало жирондистов, гильотинеры уничтожили сентябриеров, наступило 9 термидора, и Франция успокоилась на минуту.

Когда пришло время террора, Людовик Дюваль, роялист в душе, не имел духа, чтобы оставаться долее во Франции; пожертвовав частью состояния, которую он не успел обратить в деньги, отправился в Англию и, к величайшей радости своей жены, счастливо достиг Лондона. Но в Лондоне герцогине де Лорд не был нужен управитель, потому что она не получала уже пятисот тысяч ливров дохода, а господин Дюваль был слишком молод для того, чтобы быть без дела, и не довольно богат, чтобы существовать своими доходами: он поступил кассиром к банкиру, которому пятьдесят тысяч франков, составлявшие капитал Дюваля, служили обеспечением. Вскоре его честность и ум были оценены по достоинству, и банкир дал ему небольшую часть в своих оборотах. Между тем графиня д'Артуа оставила Англию вместе с герцогиней де Лорд; госпожа Дюваль просила оставить ее при муже и получила согласие тем легче, что продолжительность изгнания заставляла эмигрантов быть экономными.

Те же происшествия, которые имели влияние на плебейское семейство, имели влияние и на аристократическую фамилию. Против ожидания маркизы, союзники были отброшены за границу, и эмигранты не только не могли получать из Франции пособий, но потеряли все имения, конфискованные и проданные в пользу народа. При этих известиях первой мыслью баронессы было возвратить бедному Пьеру Дюрану деньги за два года аренды, взятые у него при отъезде, она отослала их ему при письме, в котором благодарила его, уверяла, что не только не терпит ни в чем недостатка, но, напротив, живет в изобилии. Баронесса справедливо думала, что только подобное уверение заставит благородного фермера принять назад сумму, предложенную им с такой деликатностью и с таким усердием.

Таким образом, теперь все способы существования ограничились бриллиантами баронессы и ее матери. Она пошла к маркизе, прервала ее чтение и рассказала, в каком она положении.

— Ну! Так что же, дочь моя? — спросила маркиза.

— То, маменька, — отвечала баронесса, — что, по моему мнению, надобно собрать все бриллианты, какие только у нас есть, продать их за один раз для того, чтобы выручить довольно большую сумму, и, положив ее в лондонский банк, стараться жить, по возможности, процентами.