Цесаревич

В дальнейшем корабли шли вдоль африканского берега, чуть ли не каботажным способом, три раза приставая к английским факториям на континенте. Были даже попытки перекупить русские корабли, чтобы на них отвезти черных рабов, так как работорговцы не успевали выполнить заказ североамериканских колоний на прямоходящий товар. Тяжело пришлось эскадре только при выходе в Индийский океан, тогда ветра были не стабильными, и приходилось часто менять паруса, да и делать это под проливным дождем — результат два человека на «Афанасии Никитине» сорвались в море и насмерть, не успели спасти. Один с грот-мачты, второй сорвался в воду с бушприта. Это были первые потери, что крайне странно, так как ни один человек, ни из команды, ни из колонистов не умер и даже никто серьезно не заболел — медикусы цесаревича трудились и днем и ночью. Как узнал Овцын, прибыток в серебре каждого медикуса, зависит от количества умерших моряков и колонистов. Вот они и стараются, следят за пищей, постепенно увеличивают количество потребляемой квашеной капусты с клюквой, заставляют есть чеснок и лук, всегда проверяют воду, наливают напиток из шиповника и лимона.

— По правому борту вижу три паруса! — прокричал впередсмотрящий.

— Ну, и чего кричишь, мы оторвались вперед, вот и нагоняют остальные корабли. Что, не видно Андреевского стяга? — вальяжно, с ленцой отвечал мичман Сергей Иванович Зейский — представитель последнего выпуска роты гардемаринов.

— Так и нет, Ваш Бродь, стяга то, тряпку черную корабли имают, — прокричал с гнезда на грот-мачте наблюдатель.

Зейский сморщился от выговора матроса, Сергей Иванович, несмотря на свои еще незрелые годы — только восемнадцать лет, да и не самое лучшее образование, считал себя человеком Просвещения и любил критиковать младшие чины за их выговор.

— Как черная? — вдруг встрепенулся мичман, до которого не сразу дошел смысл сказанного. — Тревога, бейте в корабельный колокол.

Страх охватил Сергея Зейского — морской бой самый страшный, вокруг только море, а мичман, в чем никогда не признавался, даже не умел плавать.

— Мичман, в чем дело? — на палубу ворвался капитан второго ранга Овцын.

— Пираты, — в нарушении Устава, сказал Зейский.

На корабле началась суета, команды капитана находили мало отклика, матросы бегали, офицеры часто стояли, словно статуи — не один Сергей Иванович оказался скованным страхом, много было на корабле неопытных гардемаринов.

— Бога душу мать, якорь вам в седалище… — ругался капитан, уже достав шпицрутен, чтобы ударами заставить прийти в себя команду.

— Ваше высокоблагородие, — к Дмитрию Леонтьевичу Овцыну подошел мужик.

Нет, мужиком этот боец был ровно до объявления тревоги, сейчас перед капитаном стоял казак.

— Представьтесь, — потребовал Овцын.

— Сотник пластунов-лазутчиков Платон Конкин, — сказал казак, а у капитана внутри кипела ярость.

Кто такой капитан? Царь и Бог на судне. Он должен знать все и обо всех. Еще пять минут назад Дмитрий Леонтьевич был уверен, что перевозит колонистов, пусть и немого странных, жилистых да боевитых. А тут воно как — на корабле лучшие из казачества, о ком уже легенды слагают. Должен был Овцын настоять и поинтересоваться у пассажиров их имуществом, которое досмотрено не было из-за распорядителя цесаревича, что инспектировал корабль перед отбытием.

— Что Вы можете предложить? — Овцын решил не нагнетать и так волнительную ситуацию.

— Сто казаков, из которых двадцать пять владеют штуцерами и могут выбивать неприятельских офицеров до семисот шагов. Обучены подлым ухваткам, и бою в тесных условиях, — докладывал Конкин.

— Вы предлагаете довести дело до абордажа? — удивился капитан.

— Так точно, Ваше Высокоблагородие! — четко ответил казак.

— Согласуйтесь с ротмистром Гансом Миллером, но я планирую маневрировать и уходить на Запад, чтобы соединиться с иными кораблями и уже тогда превратиться из дичи в охотника, — сказал капитан и лично пошел делать «внушения» молодым мичманам.

Пять часов шли игры в «кошки-мышки», пока к «Афанасию Никитину» не подошел линейный корабль «Голштиния» и фрегат «Дмитрий Донской». Можно было давать бой, но и пираты пополнились еще двумя фрегатами и по общей огневой мощи все еще превосходили русские корабли, не стоило сомневаться и в выучке каперов, явно бывших военных. По крайней мере, вражеские вымпелы показывали отличную навигацию, нагоняя русский корабль.

— Нам придется развернуться и дать бой ближайшему фрегату, или через полчаса неприятель настигнет корабль в невыгодной для нас позиции. Готовьтесь господа — это будет сложный бой. Помощь идет — на горизонте появились еще паруса и это наши, но поспешай мы на соединение, и будем перерезаны двумя фрегатами неприятеля и взяты с кольцо. «Голштиния» с «Дмитрием Донским» не успевает к нам, и идут на сближение с двумя оставшимися кораблями пиратов. Вот и выходит нам или с тремя фрегатами биться, или подловить один и быстро его победить, — Дмитрий Леонтьевич замолчал, он сам не был до конца уверен в своих решениях, это первый его действительный морской бой.