Цесаревич

На Совете, который был, впрочем, скорее собранием приближенных, чем системным государственным органом, сегодня было больше людей, чем обычно. Трое братьев Шуваловых, Алексей Разумовский, Степан Апраксин, вице-канцлер Воронцов и канцлер Бестужев, а так же, что сильно насторожило, докладчик от Адмиралтейств-коллегии Белосельский, с которым у меня вышел некогда весьма грубый разговор, непочтительный с его стороны.

— Скажи, Петруша, а ты не заигрался в свои потехи? Цельный флот отправил-таки к черту, прости Господи, на кулички? — без прелюдий накинулась на меня тетушка, как только стремительно, с увесистой тростью в руках ворвалась в комнату, где уже расселись все приглашенные.

— Простите, государыня, но сие дело было Вам доложено, — сконфужено сказал я, напор императрицы был действительно мощным, не привычным для меня, от чего пришла и растерянность.

— Так не думала я, племянник, что столь большое дело ты задумал. Ну послал бы два, ну три корабля, а тут большую эскадру, груженную людьми и множеством вещей. Зря я дозволила тебе распоряжаться серебром, что получено было от датчан. Ты задумал людишек погубить? — Елизавета оперлась двумя руками о стол и прямо нависла надо мной.

— Никак нет, государыня, токмо для вещей славы России, — выдавил я из себя, пытаясь унять волнение, которое подымал паникер Карл Петер.

Чуть в сторонке улыбнулся Белосельский, а Бестужев покачал головой, мол «эх, молодой еще, глупости делаешь». Вот если сейчас выступят за меня Шуваловы с Воронцовым, окончательно переметнусь в их партию, чтобы гадить уже канцлеру. Ох и ехидная была его ухмылка! Защитников не обнаружилось, никто не желал попадать под молот императорского гнева.

— Скажи, Саша, как там со славой России, о которой печется Петр Федорович? — обратилась Елизавета к главе Тайной канцелярии, наконец, присев и отхлебнув из стоящего рядом стакана с квасом.

— Да, государыня-матушка, пользовал казенные деньги цесаревич, — спасибо хоть не назвал «наследником», что прозвучало бы немного неуважительно, может даже иронично. — Сто двадцать три тысячи и еще пятьсот шесть рублей были употреблены из денег Военной коллегии на вспомоществование экспедиции, что есть злоупотребление, кое осуществлено без подписи генерала Степана Федоровича Апраксина, как и иных из состава коллегии.

— И пятьсот тысяч своего серебра растратил, а еще я выплатил всем морским офицерам жалование, за что денег так и не получил, — проснулся во мне обиженный мальчик, проконтролировать эмоции которого, самообладания не хватило.

Нет, Петр Федорович, побудь ты на задворках сознания, а то нас опять закроют в золотой клетке и сиди там, словно попугай.

— Охолони, Петр! — вскричала Елизавета, потом посмотрела таким жестким взглядом на Белосельского, что тот, будто уменьшился в размерах. — Ты что Михаил Андреевич, ахальник этакий, до сей поры не отдал тех денег? Я же дала более нужного! Разгоню всех!

От последней фразы присутствующие съежились. Да, такой государыню я не припомню! Может, только этот гнев сравним с тем, что государыня обрушивает на дам, когда те не соблюдают установленный «дресс-код».

— Продолжай, Александр Иванович, — сказала Елизавета после небольшой паузы, и стало видно, что гнев императорский выдыхается.

— Цесаревич купил за деньги Военной коллегии имение в Ропше… — продолжил глава Тайной канцелярии, но был сразу же перебит.

— Ну что попросить не мог, Петр Федорович? Ропшу я тебе и подарить бы могла, чай в казенном ведении было поместье. Зачем покупать-то его за счет коллегии? — государыня с укоризной посмотрела на меня, но было видно, что гнев отступал.

— Государыня, там располагается теперь Первый Воронежский егерский полк и проводит учения для офицеров иных полков, они обучаются тем приемам, что позволили добыть славную викторию над французами при Бергер-ап-Зоме. Так же место для отработки нового оружия и учения егерей. Все для армии и приумножения ее умений, еще Ропша стоит меж Петергофом и Ораниенбаумом, случить что… — ответил я и, наконец, меня слушали без сочувственных взглядов.

— Степан Федорович, ты же сказывал, что там, на деньги Военной коллегии, цветы растут, что мой бывший садовник из Царского села управляет крестьянами, что цветы да овощи взращивают? — обратилась уже немного усталым голосом Елизавета к генералу Апраксину.

— Так и есть, матушка-императрица, — растерянно ответил Апраксин, который, видимо, не предполагал, что его имя прозвучит на Совете.

Это что получается, сейчас моими руками Шуваловы пробуют крушить креатуру Бестужева? Прекрасно знает Александр Иванович Шувалов, что именно происходит в Ропше, «тыкает носом» Апраксина. Уверены, что я выкручусь, что тетушка меня любит своей нереализованной материнской любовью, — и подставляют? Выходит, что ничего крамольного на меня Александр Иванович наговаривать не станет, а только подтвердит уже некоторые сведения, оправдывая которые я только приобрету в глазах государыни статус «жертвы наветов».