Церковь в мире людей

Наконец, стоит помнить, что в Послании Патриархов тот народ, что хранит благочестие, по гречески назван laos, а не eqnos. Этот народ не имеет отношения к этническим общностям и к социологическим вопросам. Здесь "народ" – это "верные", люди Церкви, люди, живущие Церковью и живущие церковно. О них говорит формулировка "Катихизиса" современника авторов "Послания" – московского святителя Филарета: "Все истинно верующие, соединенные Священным Преданием веры, составляют из себя Церковь, которая и есть верное хранилище Священного Предания"[270]. Здесь вполне осознанный и нарочитый круг в определении: те, кто в Предании, и хранят Предание. Не народ, но верные хранят веру. Верные же – это те, кто достойно и «с рассуждением» (ср. 1 Кор. 11,29) участвуют в Литургии верных.

Есть еще в греческом языке для обозначения народа слово демос. Может быть, именно демос свят и непогрешим? В текстах Новго Завета слово демос употребляется три раза: Деян. 12,22: «а народ восклицал: это голос Бога, а не человека» – и это была всенародная лесть Ироду. А в Деян. 17,5 и 19,30—33 демос – это толпа. «Толпа – хранитель благочестия» звучит несколько странно…

Так, может, всегда "чувствует" Православие этнос? Насколько православно, «верно» православное население православных стран? Насколько «рассудительно» его участие в Литургии? Нет – богословскую работу по уяснению истин Предания нельзя подменять этнографическими исследованиями того, «какую веру верует» этнос. Руссоизм, «народничество», народопоклонство неприемлемы в богословии. Призывы к «опрощению», обучению «у народа», «слиянию с народной стихией» опасны – как опасны любые призывы к играм со стихиями. И если мы «со Христом умерли для стихий» (Кол. 2,20) – то эта смертность (в смысле неподвижность, отсутствие реакции на провокации и приглашения со стороны мирских стихий) должна быть распространена и на стихию народную.

И уже тем более нельзя из этой формулы выводить нечто более радикальное: мол, народная вера и есть нормативное Православие и критерий праволавия. Не все то, во что верит прихожанин, православно. Не все свои верования он почерпнул из церковной проповеди, из Писания и святых отцов[271]. Не все приходские «предания» тождественны преданиям вселенским. И не все свои верования прихожанин раскрывал перед духовником и повергал его суду. Не все даже замеченные псевдоправославные верования духовник счел пастырски необходимым оспорить[272].

"Верные", посещающие наши храмы и даже причащающиеся в них далеко не во всем верны Православию[273]. А если он не верен Православию – значит он и не член того лаоса (церковного народа), который хранит Православие.

В общем, народное происхождение некоего поверья – не есть индульгенция. Принятие чего—то прихожанами еще не есть гарант духовной доброкачественности. Слишком много церковная история знает примеров, когда церковный народ послушно оставлял Православие и следовал в ересь вслед за своими пастырями… И даже больше: та же Западная Украина дает пример настойчивого отторжения Православия народом, которому православное государство пыталось вернуть его былое православное благочестие…

Если народ хранит Православие – значит, Православие есть не более чем часть "этнографического наследия". Вернее было бы сказать иначе: Православие хранит народ. Бог милостью Своею терпит нас, и несмотря на все наши беззакония (как личные, так и общенародные), все же не отрекается от нас. И те люди из народа, которые будут держаться Православия, не отступят от него, – они будут сохранены в той самой Церкви, которую славянофилы воспевали как "организм любви". Нет, не народ хранит Православие. Бог, который есть Любовь, долготерпит на нас и сохраняет нас в той Церкви, Которую Он стяжал Своею Кровию (а совсем не нашим "благочестием"). Не народ выступает гарантом благочестия истинной веры, но истинная вера сохраняет этот народ на сверх—языческом уровне духовного развития.