Социально-поведенческие различия были столь велики, что даже метисация не убеждала европейцев в видовом единстве человечества. Не понимая природы столкновения социальных инстинктов и последствий тысячелетий автономной эволюции мозга, исследователи прошлого изобретали романтические, но довольно бестолковые объяснения многих явлений. Например, вымирание народов в XIX веке О. Пешель (О. Peschel) объяснял довольно экзотическим способом: «Жестокость и угнетение народа никогда ещё не были причиной полного истребления целого племени, народы не гибли целиком даже от новых болезней и ещё менее от алкогольной заразы; есть другой, гораздо более своеобразный ангел смерти, реющий в настоящее время над племенами, бывшими некогда жизнерадостными: отвращение к жизни». Надо отметить, что полтора столетия назад «отвращение к жизни» у аборигенов гуманные европейцы легко усиливали войсковыми операциями и организацией локальных геноцидов. Тем не менее реальность летального стресса не вызывает сомнений. Его доказательства существуют в виде регулярных самоубийств как отдельных жителей цивилизованных стран, так и целых народов.
Очень демонстративно исчезновение коренного населения Тасмании всего через 70 лет после занятия острова англичанами. При этом исследователями не отмечалось массового распространения охоты на аборигенов, как это принято в колониальной английской культуре. Аналогичный социальный стресс вызывали европейцы у обитателей Антильских островов. Островитяне договаривались между собой и совместно принимали яды или вешались. После успешной колонизации жителями просвещённой Европы многие народы Южной Америки быстро и без следа исчезли. Среди аборигенов излюбленным методом протестного самоистребления было осознанное прекращение сексуальных отношений в сочетании с провокацией абортов при помощи растительных ядов. Собственно говоря, аборигены Гавайских островов и Таити вымерли по тем же причинам, а их остатки перемешались с пришлыми африканскими рабами.
Эти примеры показывают реальную опасность как конфликтных, так и бесконфликтных контактов между популяциями людей с различной эволюционной историей мозга. При этом совершенно нет никакого смысла рассуждать о том, кто лучше или хуже. Длительный и жестокий отбор людей, приспособленных к специфичным условиям обитания, привёл к закономерным изменениям социальных инстинктов и конструкции мозга. По сути дела, речь идёт об эндемиках, аналогичных специализированным видам животных. Всем понятно, что кормление австралийских коал морковкой вместо эвкалипта приведёт к печальному результату, что многократно подтверждено экспериментально. В Европе XIX века считалось нормальным помещать в зоопарки людей из отдалённых районов планеты и рассуждать о неполноценности их мозга. По мнению организаторов этих представлений, рассудок аборигенов «сдал под влиянием длительного напряжения, которого потребовал процесс цивилизации». На самом деле речь идёт о длительной эндемичной селекции или консервации той или иной конструкции мозга. Этот драгоценный полиморфизм нервной системы безвозвратно утрачен вместе с исчезнувшими народами. Убогие социальные инстинкты национального и религиозного превосходства колонизаторов оказались привлекательнее зачаточного здравомыслия.
Следует отметить, что критерии европейских мыслителей в оценке интеллекта народов, названных «дикарями», всегда строились на поведении последних в «Цивилизованном мире». Естественно, что резкая смена среды обитания и условий жизни потрясала любого привезённого в Европу «дикаря». Однако на этом опыте никак нельзя делать вывод об интеллектуальных различиях. Для чистоты эксперимента надо было бы провести встречное переселение голеньких немецких, английских и французских философов XIX века в места обитания «дикарей». Такая интродукция партии кабинетных словоблудов в девственные джунгли легко доказала бы их «относительную неполноценность», которой они широко награждали африканцев, полинезийцев и аборигенов Амазонии.
Среди нас нет плохих и хороших, развитых и неразвитых, образованных и диких, мы просто очень разные. Наш мозг приспособлен к решению непохожих задач, которые были продиктованы как природными условиями жизни, так и скоростью эволюции социальных процессов. События церебральной дифференциации отдельных популяций человечества происходили независимо и в непохожих условиях. По этой причине существующие различия носят адаптивный характер, сложившийся в рамках как биологического, так и искусственного социального отбора.