Цепной пес самодержавия

Подтверждение моим мыслям было озвучено подполковником сразу, стоило мне так подумать.

- Господин поручик, у нас здесь не воспитательное учреждение, а военные курсы, но, похоже, тот, кто определил вас сюда, не видел в этом никакой разницы! Так я это исправлю! Прямо сейчас вы пойдете со мной в канцелярию, где я прикажу выдать вам документы на отчисление с курсов по состоянию здоровья. Следуйте за мной, поручик!

Татищев в Стокгольм поехал не один, взяв с собой секретаря-референта из министерства иностранных дел. Он его знал с того времени, когда пребывал в Берлине, в качестве личного представителя императора. Фонарин Леонид Феоктистович должен был запустить механизм встречи с немцами, явившись в русское посольство по прибытии в Стокгольм. Через него также должна была осуществляться связь с российским посольством, поскольку было решено, что на предварительной части переговоров не может быть официальных лиц. Это было сделано для того, чтобы в случае срыва переговоров или серьезной утечки информации никто не мог обвинить Россию в том, что она ведет переговоры за спиной союзников.

После его визита в посольство, с Татищевым должна была связаться немецкая сторона. Когда Пашутин узнал обо всем этом, он с минуту размышлял, после чего изрек: - Ох уж эти мудрецы! Это же надо такое придумать!

Мы расположились в соседнем купе и вели дежурство, одновременно приглядываясь к секретарю, полному и начавшему лысеть, лет тридцати пяти, чиновнику из министерства иностранных дел. Фонарин Леонид Феоктистович, несмотря на свой длинный нос, брюшко и намечавшуюся лысину, имел волнующий тенор и хорошо подвешенный язык, благодаря которым, быстро нашел себе компанию из двух дамочек бальзаковского возраста, с которыми и провел почти все время нашего путешествия.

Для меня поездка оказалась довольно скучным занятием. Пили, ели, а в промежутках развлекали себя картами и пустопорожними разговорами. По прибытии Татищев с секретарем, направились в гостиницу, которую посоветовал Фонарин, ранее неоднократно бывавший в Стокгольме по делам министерства. Мы сняли номер в маленьком отеле, расположенном в полусотне метров от места проживания наших подопечных. На следующее утро Фонарин отправился в русское посольство, а еще через три часа к окну своего номера подошел Татищев и стал любоваться видом на улицу. Он простоял так минут пять, а потом развернулся и ушел вглубь комнаты. Это был условный знак, означавший, что ему звонили немцы и назначили встречу. Пашутин тут же перезвонил ему и узнал о месте встречи. Это был небольшой ресторан. Мы не знали, что его хозяином был немец, работавший на германскую разведку, и в нем нередко назначались подобные встречи. Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, мы спустя пару часов вернулись обратно в гостиницу. Мы уже сидели за столиком в кафе, которое находилось напротив гостиницы, как раздался звон разбившегося стекла. В следующее мгновение мы были уже на ногах. Выбежав на улицу, увидели разбитое окно в номере Фонарина.

Войдя следом за Пашутиным в отель, я быстро огляделся. В глаза сразу бросился мужчина, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу, разговаривавший с портье. За ними, в глубине зала сидело двое пожилых мужчин в мягких креслах, с явным удовольствием куривших сигары. Между ними стоял столик, на котором кроме пепельницы стояли две пузатых рюмки с коньяком. Судя по их слегка осоловевшим взглядам и громкому тону разговора, эти рюмки были у них не первые. В следующее мгновение двери лифта начали раскрываться, заставив нас напрячься, но тревога оказалась ложной. Из лифта вышла супружеская пара с двумя детьми. Мы уступили им дорогу.

"Наших клиентов здесь точно нет. Вот только... портье".

Нетрудно было заметить, что служащий отеля чем-то сильно встревожен и пытается скрыть свое состояние за искусственно-натянутой улыбкой. Резким контрастом его поведению выглядело нарочито спокойное поведение мужчины в желтой шляпе. Я кивнул в сторону стойки. Пашутин быстро зашагал по направлению к стойке, тем самым подтвердив мои наблюдения. Дальше все закрутилось не просто быстро, а, скорее всего, стремительно и для меня несколько неожиданно. Я думал, что Миша попробует поговорить с портье, но тот вместо этого нанес незаметный, но весьма чувствительный удар по ребрам "желтой шляпы" стволом пистолета, заставил того сморщиться от неожиданной и сильной боли. Тот развернулся к подполковнику и только открыл рот, как получил следующий удар, но уже в солнечное сплетение, после чего согнулся, хватая ртом воздух. Портье, с мучнисто-белым лицом, замер, почти не дыша. Загородив Пашутина своей широкой спиной от парочки любителей сигар, я стал с интересом наблюдать, как тот культурно просит обоих, посетителя и портье, поделиться с нами информацией. Те попытались изобразить незнающих людей, что было видно и без знания английского языка, поэтому я решил взять процесс переговоров в свои руки.

- Скажи портье, что я ему сломаю руку, - попросил я разведчика.