Цепи судьбы

Солдат ткнул его дулом в ребра, и они вошли в бар, где около десятка вражеских солдат, запрокинув головы, пили вино прямо из бутылок. Они сняли каски и шинели и побросали винтовки в кучу у порога. Пустые бутылки стояли на стойке и валялись на полу. Должно быть, немцы были здесь уже давно, но Барни слишком крепко спал и ничего не слышал.

Захвативший его что-то крикнул, остальные солдаты перестали пить, увидели Барни и засмеялись. Один из них подошел к нему, схватил за шиворот и швырнул на пол, лицом вниз. Когда Барни попытался подняться, на его голову грубо водрузили ногу. Он лежал и думал об Эми во время их первой встречи, о смеющейся Эми, о плачущей Эми, о том, как он ее обнимал, как они занимались любовью… Все это время Барни ожидал, что пуля или штык войдет в его тело и он превратится в воспоминание для своей жены, семьи и всех, кто его когда-либо знал.

Но вместо пули или штыка он почувствовал, как на него льется теплая жидкость, пропитывая одежду на его руках, ногах, спине, всех частях его тела. Ногу убрали, и жидкость полилась на голову.

Они мочились на него! От запаха мочи Барни чуть не стошнило. Солдаты мочились и хохотали. Один из них (лиц он не видел) пнул его по ноге, другой пинок угодил в бедро, и Барни уже успел подумать, что ему суждено быть забитым насмерть. Но тут раздался резкий голос. Барни не знал немецкого, но по тону было понятно, что прозвучал какой-то приказ. Солдаты перестали мочиться и пинать его и вытянулись по струнке. При этом их сапоги так загрохотали по каменным плитам пола, что у Барни зазвенело в ушах.

Прошло несколько секунд. Барни не поднимал головы. Он услышал звук приближающихся шагов, которые затем остановились у его уха.

— Встаньте, — мягко произнес чей-то голос.

Барни встал. С его волос капала моча. Он попытался вытереть ее рукавом, но его рубашка была пропитана насквозь. Обратившийся к нему человек оказался привлекательным мужчиной лет сорока, в сером офицерском мундире и до блеска начищенных черных сапогах. Он снял фуражку и сунул ее под мышку, обнаружив кукурузного цвета волосы. Его глаза были пронзительно голубыми, а губы такими тонкими, что их почти не было видно.

— Ваше имя и номер? — вежливо поинтересовался он. После того как Барни сообщил ему эту информацию, его спросили, куда он направлялся.

— Я не обязан вам этого сообщать, — промямлил он. По Женевской конвенции военнопленный мог не сообщать ничего, кроме имени и номера.

Офицер улыбнулся.

— Если вы направлялись в Сен-Валери, вы напрасно тратили силы, лейтенант Паттерсон. Сегодня немецкая армия взяла в плен восемь тысяч британских солдат, включая генерала и остальных офицеров, а также втрое большее количество французов. — На своем родном языке он отдал еще один резкий приказ, и солдаты расхватали свои каски, шинели и винтовки и, толкаясь, выбежали из бара.

— Оскар, — позвал офицер, и в помещение быстрым шагом вошел мужчина средних лет в очках в тонкой оправе. Он отдал честь офицеру и ничего не выражающими глазами посмотрел на Барни.

Офицер что-то ему сказал, Оскар кивнул, еще раз вскинул руку, пролаял «Ja, Mein Herr!» [18]и вышел. Теперь кроме Барни и немецкого офицера в баре не было ни души.

— Меня зовут Фредерик Толлер, — представился немец. — Я полковник седьмой бронетанковой дивизии победоносной немецкой армии. Вас, наверное, удивляет мой хороший английский. В двадцатые годы я изучал древнегреческий язык в Кембриджском университете. Когда началась война, я был профессором истории в Лейпцигском университете. Я оставил кафедру, чтобы сражаться за свою страну. А вы учились в университете, лейтенант?

— Я изучал классическую литературу в Оксфорде. — Барни не видел вреда в обнародовании столь незначительного факта.

— Я так и думал. Это всегда заметно. Люди с хорошим образованием держатся иначе, чем другие. — Толлер подошел к бару, взял бутылку и поднес ее к свету, чтобы посмотреть, сколько в ней осталось вина. Очевидно, осмотр его удовлетворил, потому что он сполоснул под краном одну из кружек и до половины наполнил ее.

— Хотите вина, лейтенант? — спросил Толлер.

— Нет, спасибо, — покачал головой Барни. — Но мне бы хотелось переодеться. Совершенно очевидно, что ваши люди понятия не имеют, как следует обращаться с военнопленными. — Он произнес это с уверенностью, которой не ощущал. Ему просто показалось, что пора восстановить свое попранное достоинство перед старшим по званию.

— Приношу извинения за моих людей, — ответил полковник Толлер. Казалось, он искренне огорчен. — Им объяснят, как вести себя в будущем. Я не забыл о вашей одежде. Так вышло, что я направляюсь в Руан, и у меня в машине чемодан. Оскар скоро принесет чистую одежду и распорядится, чтобы ваши вещи постирали.

В этот момент вошел Оскар и положил принесенную одежду на стул. Это оказались белые брюки, белая рубашка и смена белья. Он поставил на пол белые теннисные туфли и вышел, не говоря ни слова.