Я и глазом моргнуть не успел прежде, чем обрубки грешников вздыбило в воздух вместе с землей мощной ударной волной. Комья чернозема и грязь смешанная с окровавленной плотью шлепалась на землю, Изабэль оросило кровавым дождем, и она болезненно расхохоталась. Ее платье выкрасилось в алый цвет, влажным компрессом обхватив рельефную спину. Идеальный момент для высвобождения силы и скрытого нападения.
Рота ангелов занималась грешниками. Южнее от Изабэль они обменивались друг с другом заклинаниями: стены почернели и покрылись сколами от взрывов огненных шаров, и дрожали от цепочек ослепительных взрывов, из зубцов выбивало куски ветряными копьями, до ушей доносился звон стали и яростные крики берсерков.
«Бесчестно бить из тени» — мне вспомнились слова Галахада, но в этом бою хороши любые средства.
Я бы напал на Изабэль, если бы не услышал позади себя жалобный стон и крики Бруны: «Кто-нибудь, помогите!»
Оглянулся. Храм стал похожим на огрызок, шаткий и хрупкий, с большой дырой вместо пола. Обломанные стены с грохотом косились в центр остатков здания, и в любой момент могли обрушиться, завалив яму доверху. Бруна была там, скорее всего придавленная обломком, и не могла выбраться.
Если бы мама в детстве не заставила меня помочь мальчику, который упал и подвернул ногу, я бы бросил Бруну. Но мне сызмальства растолковали что такое хорошо, а что такое плохо. «Помогай всем, кто беспомощен и если это не в угоду зла» — говорила мама. Пусть при встрече с Машей в Антерре я пытался сопротивляться этой морали, строя из себя плохого парня, но от воспитания и природы не уйдешь.
Уильяма отправлять нельзя. Если его завалит — он труп. Единственный, кто мог выдержать — я.
— Бегите, — велел я Уильяму. — Бери Барвэлла с Тамом, и валите отсюда!
— Ты с ума сошел?! — вскинулся Барвэлл. — Другого шанса может не быть! Сейчас Изабэль ничего не увидит! Ты прихлопнешь ее без труда и одним махом! Общее дело важнее!
— Если я нападу на Изабэль, то девчонка умрет под обвалом. Ты бы дал ребенку погибнуть? — хмуро возразил я. — Я не могу.
Барвэлл замолчал. Дальние вспышки взрывов отражались в его глазах, и он не смог найтись с ответом.
Я надеялся успеть все сразу, и сломя голову прыгнул в яму, приземлившись на бетонный пол подземного этажа. Бруне повезло — она упала в естественный желоб, но ее так прижало большим обломком стены, что выбраться она никак не могла. Толкалась изо всех сил тонкими руками, тяжело дышала, стонала, и всхлипывала от беспомощности.
Хорошо, что я не отправил Уильяма. Он бы в жизни не поднял такую тяжесть, а вот я вполне мог.
«Ты круглый идиот, — явился внутренний голос. — Если бы существовала премия Дарвина, то ты бы стал первым номинантом. Кто тебе эта девка? Тебе мир спасать надо, бабу свою, а ты занимаешься пустыми геройствами».
«Пошел ты», — нагрубил я, но был рад его слышать.
«Ты рад мне, и я это знаю».
Перевоплощение оказалось не таким болезненным как обычно. Тело постепенно приспосабливалось к метаморфозам. Я вцепился в край обломка, и без труда поднял его, дав Бруне возможность выползти.
Как и ожидалось, стены рухнули в яму, и в последний момент я схватил Бруну, заметив проход неподалеку и рванув в него что есть мочи.
Мы влетели под высокие сводчатые стены вместе с облаком пыли, и Бруна закашлялась, содрогаясь у меня в руках. Она увидела мое лицо, и остолбенела на манер восковой фигуры. Расширенные глаза, полные ужаса. Я отпустил ее, она плавно сделала пару шагов назад, и произнесла:
— Как ты сюда попал….
— Если бы не я, ты бы сдохла, неблагодарная баба, — грубо ответил я. Она не узнала мой новый облик.
— Т-ты же он, — и она указала на статую в конце зала. Статую, которая выглядела так, как я сейчас. Страшные пустые глаза, длинные когтистые руки, и оскаленная клыкастая пасть.
Я дар речи потерял. Статуи было всего три. Первая — моя, статуя Мортуса, вторая Алландела — ангела, чье лицо закрывала маска, а третья, центральная — статуя Маши с шестью крыльями, которая держала в ладони надкусанное яблоко.
Это вообще как?
— Храм Алландела возвели над подземным святилищем Трех творений, господин, — осторожно пояснила Бруна. И да, существовала у ангельских дев еще одна особенность. Они становились до смерти покорны тем, кто спасал им жизнь. Возможно, такой выход из абьюзивной любви даровала им природа, но обычно никому не позволяли их спасать. Ох, несладко же Бруне придется, когда она увидит меня человеком.
Выбора у нее не было. Не получится пожать руку за добрый поступок и скрыться в закате, как любят делать люди. За доброту Бруна заплатит покорностью, какая бы ненависть ее не одолела. Но спас я ее не по этой причине. Просто спас.
Статуя Маши меня изрядно потрясла. Я смотрел на нее некоторое время, отвесив от удивления челюсть. Это был не подросток, а вполне созревшая девушка, и выглядела она года на двадцать три, не меньше. То есть, теоретически, на территории Антерры когда-то присутствовала ее взрослая версия. Как такое возможно?
— Сколько святилищу лет? — поинтересовался я, не отрывая взгляда от статуи.