Центурион

По мере того как очередная когорта покидала построение, перед римлян проседал, и оставшиеся когорты смыкали ряды. К середине утра с холма сошли последние центурии Шестой Македонской, оставив лишь оконечность колонны: когорту Макрона и Вторую Иллирийскую.

— Сделаем коробочку, — решил Макрон. — Щиты на марше выставлены. Продвигаться, правда, будем медленней, но зато потеряем меньше людей. Раненых в центр. Тех, кого сможем нести, понесем, но лежачих отбирать тщательно. Оставлять их врагу я не собираюсь.

Катон одобрительно угукнул.

— А мне что прикажешь делать? — спросил Балт.

— Нам твои молодцы понадобятся в качестве летучего отряда. Срывай им, как можешь, атаки, но близко не подставляйся: чего доброго, порубают в куски.

Балт кивнул. Оба пытливо поглядели друг на друга, взвешивая свои шансы уцелеть. Неважно, какие там цели преследовал пальмирский князь; на поле боя римский центурион испытывал к нему что-то вроде ворчливого уважения. А потому с подмигом сказал:

— Ну что, князь. Тот из нас, кто протиснется в Пальмиру первым, угощает последнего вином. А теперь за дело.

Армия тянулась назад под палящим солнцем. Длинная колонна в доспехах уныло плелась; люди пригибались за своими щитами в тревожном ожидании, что сейчас сквозь дымчатую завесу пыли стеганет очередной залп стрел. Парфяне — тысячи и тысячи — лепились у Лонгина по флангам; вольготно скакали по всей длине колонны, и не только не торопясь, а даже приостанавливаясь пускали стрелы, а отстрелявшись, отлучались восполнить запас стрел. Единственной помехой им были отдельные броски вспомогательной кавалерии, которой удавалось их отгонять, но, опять же, недалеко, а вскоре они снова возвращались и как ни в чем не бывало продолжали обстрел. У людей Балта запас стрел был ограничен, и они были вынуждены расходовать их с умом, из-за чего приходилось подпускать врага к арьергарду ближе положенного.

Люди Макрона, будучи лучше вооружены и защищены, формировали самый хвост колонны, и их широкие легионерские щиты принимали в себя немолчное туканье и стеганье стрел, вместе с тем как обе когорты медленно ползли по пыльной, прокаленной солнцем пустыне. То и дело промеж или поверх щитов проникала стрела, и тогда под ее ударом кто-нибудь из солдат в продолговатой коробке, пошатнувшись, резко втягивал зубами жаркий воздух или мучительно вскрикивал. Если зловещий стебель втыкался в тело, минуя кость и внутренние органы, его можно было просто выдернуть, и рану быстро чем-нибудь обматывал задерганный санитар. Тех, кто был ранен серьезно, принимал на плечо кто-нибудь из товарищей и бесцеремонно отволакивал в центр каре, где раненому, чем мог, наспех помогал хирург. Если у раненого была надежда на поправку, его кидали на запряженную мулом мелкую повозку или на спину самого мула, где бедняга лишь дополнительно мучился от сотрясений телеги и хода вьючного животного.

Все это время солнце в выцветшем небе изливало свирепый зной. Кое-кто из людей, не такой выносливый, уже успел опустошить свою флягу и постепенно дурел от иссушающей жажды.

Раненным безнадежно хирург скрытным движением отточенного как бритва ножичка (неразлучный спутник любого эскулапа) вскрывал артерию так, что бедняга истекал кровью, даже не успевая осознать, что с ним случилось. Эти тела оставлялись с теми, кого смерть скосила мгновенно, так что вскоре дорога, по которой отступали римляне, уже была щедро усеяна разбросанными трупами и фрагментами снаряжения.

Через час с небольшим такого отхода люди Катона поравнялись с завалом из скарба, который при построении перед атакой был оставлен здесь армией. Все более-менее ценное в этой куче было уже основательно растаскано теми, кто прошел здесь раньше: фляги, что-нибудь из съестного; на песке оставалось лишь кое-что из одежды, котелки да личная дребедень. Тут и там проглядывало тело какого-нибудь солдата, некстати отлучившегося из колонны.

— Не трогать! — проорал Катон, когда кто-то из его людей полез порыться и нарыл себе какой-то шелковый отрез. — Зачем вам эта дрянь, навозные жуки? Оптион! Доложить мне потом, кто этот мусорщик! Еще кто-нибудь тронет — отведает плетей!

В эту минуту Катона откуда-то сбоку неожиданно нагнал Парменион.

— Господин префект! — он тревожно указывал куда-то вперед. — Гляньте туда!

От впередиидущей Шестой Македонской их отделял промежуток в добрую сотню шагов. Шестая Македонская была недоукомплектованной когортой пехоты, прикрепленной к Десятому легиону. Сейчас на глазах у Катона вокруг македонцев смыкалась недюжинная сила парфян. Пехотинцев чуть ли не в упор обрабатывали лучники — но и они были всего лишь заслоном, ширмой истинной угрозы. За ними теснились катафракты — копьеносцы в чешуйчатых панцирях и на рослых боевых конях, защищенных особой подбивкой. Сейчас катафракты удерживали поводья в ожидании, когда их помощники засыплют стрелами строй легковооруженных ауксилиариев. Понятно, что кое-кто из них попа€дал, а остальные дрогнули, приоткрыв в строю брешь. Лучники тотчас разъехались в стороны, а в ряды римлян на скаку врезались катафракты.