Центурион

– Я не потерплю. Бунта. Среди своих людей. Даже если. Мне придется вводить. Казни.

И бросил коротко, через плечо, не оборачиваясь:

– Алекс, возьмите ее и уберите отсюда. Делайте с ней все, что хотите, любыми средствами – долой.

Джу в ужасе обернулась – Стриж шагнул вперед, в серых, слегка меланхоличных глазах иллирианца отражалось холодное электрическое пламя.

Джу сжалась, приникнув к Дирку. Сардар помедлил.

– Простите, колонель, я пас.

– То есть как?

– А так. Чрезмерное немотивированное насилие не по моей части. И – мне хочется верить – не по вашей.

Полковник тяжело дыша, поднял руку с ножом, постоял, рассматривая побелевшие от напряжения костяшки.

– Мне надо было пристрелить вас, Стриж, там, в Ахара, еще четыре года назад. Результатом вашей дури станет его, – наблюдатель ткнул подбородком в сторону лейтенанта, – крайне болезненная смерть.

Дезет пожал плечами. Хиллориан бросил жалобно звякнувший нож под ноги окаменевшему проповеднику, длинно, грязно и витиевато выругался, повернулся, и, обдирая плечи, вылез из штрека.

Сардар немного постоял, спрятав руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, потом фыркнул:

– Знаете, а ведь он прав. Надеюсь, вы хотя бы наполовину понимаете, что творите.

Джу отвернулась, не удостоив Стрижа ответом. Она опустилась на колени, подавив отвращение, придвинулась к Дирку вплотную, положила узкие, холодные ладони на его виски и – сняла пси-барьер…

Это было больно – очень. Существо Дирка сплошь состояло из страдания. Боль полоснула ярким пламенем, опалила горячим вихрем и тут же сделалась леденяще холодной, отнимающей силы, рассудок, сам смысл бытия. Боль ударила Джу. Разум Белочки рванулся прочь, подобно раненому животному убегая от опасности. Она развернула пси-барьер и осторожно перевела дыхание. Сердце колотилось о ребра кроличьей лапой. Джу поняла, что никогда, ни за что не сможет вернуться туда, туда, где за огненной завесой боли, корчась, медленно умирает и никак не может умереть Дирк.

Воспоминание явилось непрошеным. Белые портики Параду. Стылый гнев и бессильное отчаяние. Сухое, проницательное лицо Птеродактиля, его жесткие, безжалостные, бьющие прямо в цель, слова: “Вы их жалели – всех, всех и трупы тоже. Там, где смерть больного врач встречает лицом к лицу, там нет места жалости”…

Джу вытерла щеки рукавом и вернула ладони на виски Дирка.

“Нет, ты ошибался во мне, старый Птеродактиль. Пусть я не стала лекарем полного статуса, пусть я не могу спасти его – да и никто не сможет. Но я тоже кое на что способна. Дирк не умрет так. Только не так, как хотят они ”.

Джу сняла пси-барьер. Боль вернулась, но теперь стало немного полегче – холод мучительно опалял, касаясь кожи, однако не мог проморозить ее насквозь. Белочка легко коснулась разума Дирка – словно солнечный зайчик упал на крошево льда. Она поняла: лейтенант чувствует ее присутствие и верит ей. Она осторожно потянула боль на себя. Холодное страдание умирающего, отдаваемое живому, превращалось в палящий огонь. Белочка плакала, держа голову лейтенанта на коленях и вспоминала – в ее воспоминаниях звенели прохладные фонтаны Параду, бегал, коротко тявкая, косолапый щенок, разлетались трогательно-ажурные парашютики семян, катился, сверкая крутыми боками, огромный оранжевый мяч. Дирк слегка расслабился. Пламя боли наполовину угасло. И тут же с удвоенной силой вспыхнуло вновь. Джу закрыла глаза – на фоне экрана сомкнутых век шумел и ревел прибой, о скалы мыса, о крутобокий, поросший длинной зеленью валун, бились серо-синие волны. Ветер, упругий ветер моря сметал печаль и сушил слезы на щеках. Волны накатывали чередой, становились все выше, грозя захлестнуть, вода поднялась до пояса, волны уже не воды – боли коснулась плеч… Дирк слабо шевельнулся, заметался. “Разум, подумала Джу, Великий Разум, если ты существуешь, ты все можешь – помоги мне. Мне не справиться одной”. Помощь пришла с неожиданной стороны – в тускло-серой мгле обрисовался светлый, золотистый силуэт – Иеремия, его светящийся контур и маленькое, яркое пятно – отблеск сущности Мюфа за спиной луддита. Белочка почувствовала, как ее омывает желтое, спокойное тепло, как отступают мучители-волны. “Спасибо”. “Не за что, дева, сочтемся потом”. Дирк замер, вытянувшись. Он был все еще жив – и больше не страдал. Белочка снова коснулась его разума и какое-то время наблюдала обрывки воспоминания вертолетчика – утонченная, аристократического вида старуха в коричневом бархате (мать?), иссиня-черные волосы смуглой женщины, близнецы с бумажным змеем. Белочка и Дирк, оба они точно знали, что близнецы будут жить долго, очень долго…

Джу осторожно, мягко, боясь повредить, разорвала контакт – есть воспоминания, которые могут принадлежать только одному человеку – и никому более. Дирк спал и видел сны, добрые, и прекрасные, и правдивые. Джу посидела еще какое-то время, дожидалась, пока его воспоминания тихо и безболезненно сменятся последним сном.