Пруд оказался естественным водоемом идеально округлой формы. Вокруг него разрослась осока; чернели камыши, под ногами хлюпала грязь. Не зная, как к нему подступиться, О’Шипки двинулся против часовой стрелки и шел, пока не наткнулся на мостки. Он наподдал забытую кем-то мыльницу, дошел до края и медленно опустился на колени. Ближайшая выпь одобрительно охнула; луна, ненадолго прикрывшаяся облачком, явилась вновь, даруя созерцателю возможность досконального самопознания. О’Шипки снял шляпу и подмигнул отражению. Собственное лицо показалось ему немного странным, но он никак не мог сообразить, что с ним не так. «Наверно, возмужал», - решил О’Шипки, трогая воду пальцем. Он угодил в самый кончик зеркального носа, пошли круги. Лицо в пруду мгновенно уподобилось мишени, а неизбежная расплывчатость очертаний напомнила другие лица, которые там, на ином плане бытия, тоже расплывались и растворялись, когда О’Шипки спускал курок. Лицо дрожало. О’Шипки не видел в нем ничего, что могло бы околдовать его достаточно, чтобы отвлечь от реальности. «Все под контролем!» - и он погрозил отражению, после чего беспрепятственно отвел взор от пруда и демонстративно огляделся: все так же мигали звезды, все так же высилась колючая громада замка. О’Шипки подождал еще, но совершенный покой утвердил его в мысли, что мстительная Немезида не питает на его счет никаких планов.
Пруд надоел ему, О’Шипки встал и презрительно плюнул в отдалившееся лицо. Домашнее задание было выполнено. В его голове, как в шахматной партии, множились гипотетические ходы; основные фигуры, приседая церемонно и стыдливо, плели рокировки. Он словно нащупывал узкую, коварную тропинку, держа свой путь через топи и зыби, через нивы и пашни, по каньонам и оврагам, по горам и по долам. При внешней бесполезности ночной экскурсии в нем укрепилась неотступная уверенность в правильности курса. Не все было ясно - и пусть, ерунда, судьба благоприятствует, когда чуть слышный шелестящий голос, плывущий из колодца души, нашептывает одобрительные слова.
Он растопырил пальцы, с минуту смотрел на них, потом загнул два.
- Директор! - строго и громко повторил О’Шипки свою уверенную, давно созревшую и перезрелую догадку, обращаясь к острову, замку и морю. Он показал кулак башням и быстро зашагал тем же путем, которым явился.
…В номере устроили полный разгром. Повыдергивали волоски, над отдельными надругавшись; свалили медведя, разбили пастора, переломили рога, осквернили графин. Содержимое чемодана было разбросано по комнате, постель разорена, электрический провод - перекушен. О’Шипки, который и сам не раз устраивал подобные Неприятности, только потерся спиной о косяк. Его пугали, ему делали предупреждение. Какое убожество! Его захотели расшевелить.
- Но это лишнее, - улыбнулся О’Шипки, глядя на куртизанку. Ее цветущий вид назидательно подчеркивал бессмысленность и суетность пасторских хлопот, за которые тот законным образом поплатился. - Я шевелюсь, господин Ядрошников. Я уже шевелюсь. И недалек тот час, когда вы пожалеете об этом, - он глумливо захохотал, - шевелении.
Глава девятнадцатая, которой предпослан второй эпиграф
Бывает, выловлю в пруду
Коробочку конфет,
А то среди холмов найду
Колеса для карет.
Замок проснулся от истошного крика.
Ядрошников, наспех одетый, столкнулся с О’Шипки внизу.
- Вы слышали? - спросил он, переводя дыхание. Зубы его клацали от холода.
- Слышал, - ответил О’Шипки, вскидывая глаза и следя за Ахиллом, который уже спускался по лестнице, перепоясывая кафтан широким шелковым кушаком. Ахилл был угрюмым и заспанным, за ним маячил не менее мрачный Аромат Пирогов. Что-то в них было не то, но разбираться не пришлось, ибо дверь распахнулась, и в холл вбежала растрепанная Анита. Она так и бежала всю дорогу: изменившись в лице, от пруда.
- Там… там… - Анита тыкала пальцем в дверной проем. Вдруг она совсем побелела и тускло сверкнула глазными яблоками. Ахилл подлетел, пал на колено и успел подхватить ее в руки.
Ядрошников выставил кулаки, стал на пороге и осторожно выглянул.
- Никого нет, - он обернулся в недоумении.
Белки провернулись; зрачки, похожие на сливы в джек-поте, скользнули книзу, мгновенно напомнив О’Шипки какое-нибудь «зеро» или «флеш-ройяль».
- Пруд, - простонала Анита и взялась за виски. - Я… я пошла посмотреть в пруд. Как вы велели…
- Я советовал, а не велел, - нетерпеливо поправил ее директор, комкая тирольскую шляпу. - Кто же вас напугал? - ведя допрос, он в то же время рассеянно следил за Пироговым, который выглядел вконец растерянным; Аромат изумленно топтался, загораживая проход.
- Ты совсем как тот енот из сказки, дорогая Анита, - шутка О’Шипки прозвучала фальшиво. - Помнишь? Тот, Кто Сидит в Пруду. Наверно, ты своего отражения испугалась, и напрасно, ты пленительна, как и встарь… - брякнул он, путаясь в комплименте.