Центр принятия решений. Мемуары из Белого дома

Позже я разговаривал с Помпео, который в то время путешествовал по Ближнему Востоку и оттуда слушал призывы Абэ и Муна. Звонок последнего звучал как предсмертный. Помпео объяснил, что у Муна была остановка сердца в Саудовской Аравии. После еще нескольких колебаний мы остановились на Сингапуре для встречи на высшем уровне 12 и 13 июня. В понедельник утром Трамп позвонил мне по поводу моих выступлений на двух воскресных ток — шоу, где большая часть дискуссий касалась Северной Кореи. По его мнению, я был очень хорош на телевидении, а это значило, что я должен отвесить ему еще больше комплиментов. В конце концов, Мун сказал, что порекомендует Трампа на Нобелевскую премию мира. Трамп сказал, однако, что ему не понравилась моя ссылка на “ливийскую модель” денуклеаризации Северной Кореи из-за свержения Муаммара Каддафи семь лет спустя во время совершенно не связанной с этим Ближневосточной арабской весны. Я попытался объяснить, что “моделью” для аналитиков по нераспространению был полный отказ от ядерной программы Ливии, а не последующая непредсказуемая кончина Каддафи.

История показала, что я не справился. Трамп не смог понять, что причиной падения Каддафи стала непредвиденная Арабская весна, которая резко прокатилась по региону, начиная с 2011 года, а не его отказ от ядерного оружия в 2003 году. Это была не только ошибка Трампа. Многие совершили классическую логическую ошибку “post hoc, ergo propter hoc” (“после — значит вследствии»), например «Нью-Йорк Таймс», писавшая в 2019 году “Диктатор Ливии Муаммар Каддафи был убит в 2011 году после того, как отказался от своей зарождающейся ядерной программы”. Тем не менее, Трамп закончил разговор словами: “Отличная работа”. По иронии судьбы, сам Трамп сказал на более поздней пресс-конференции, что, когда он говорил о “ливийской модели”, он имел в виду “полное уничтожение” Ливии: “Теперь эта модель будет иметь место [с Северной Кореей], если мы не заключим сделку”. Через несколько минут после того, как Трамп сделал эти замечания, вице-президент дал мне пять и сказал: “Он прикроет твою спину!” Сам Трамп сказал: “С тобой все ясно, я все уладил!”

Были также значительные события на фронте с заложниками, где мы получали все больше указаний на то, что Северная Корея освободит трех американских заключенных, если Помпео лично полетит на Север, чтобы принять их и вернуть в Америку. Ни ему, ни мне не нравилась идея его поездки в Пхеньян, но освобождение заложников было достаточно важным, чтобы мы решили проглотить это. (Трампа не волновало, кто захватил заложников, он не видел в этом проблемы.) 4 мая Чон пришел ко мне в третий раз, чтобы сообщить более подробную информацию о встрече в Панмунджоме. Он подчеркнул, что он настойчиво подталкивал Кима согласиться на “полную, поддающуюся проверке и необратимую денуклеаризацию” — на такой формулировке мы настаивали долгое время, начиная с администрации Буша-младшего. Это было бы важным риторическим шагом для Северной Кореи. По словам Муна, Ким казался сговорчивым в контексте до Сингапура, но Ким никогда не брал на себя обязательства публично. Мун призвал Кима заключить “большую сделку” с Трампом, после чего конкретные детали можно было бы обсудить на рабочем уровне, подчеркнув, что какие бы выгоды Север ни получил, они придут после достижения денуклеаризации. Ким, сказал Чон, сказал, что он все это понимает. Мун хотел провести совещание с Трампом в Вашингтоне в середине или конце мая перед саммитом Трамп-Ким, на что мы в конечном итоге согласились. Позже в тот же день Ячи из Японии также пришел ко мне обсудить саммит Мун-Кима, показав, насколько внимательно Япония следила за всем процессом. Ячи хотел противостоять эйфории, исходящей от Сеула (не то, чтобы я ей поддался), подчеркнув, что мы не должны поддаваться традиционному подходу Севера “действие за действие”.

Помпео отправился в Пхеньян во вторник, 8 мая, забрал трех американских заложников и вернулся с ними в Вашингтон, прибыв на авиабазу Эндрюс после двух часов ночи в четверг. Трамп приветствовал возвращающихся мужчин на невероятной, наспех организованной посреди ночи церемонии прибытия в прямом эфире. Трое освобожденных американцев, по понятным причинам, были в восторге, торжествующе подняв руки, когда вышли из самолета под яркий свет прожекторов. Они любили выступать перед прессой и были хитом вечера, наслаждаясь, к счастью, возвращением из Северной Кореи, сильно отличающимся от возвращения замученного до полусмерти Отто Уормбиера. Вертолет Морской пехоты № 1 вернулся в Белый дом, проходя мимо совсем рядом с подсвеченным памятником Вашингтону — зрелище почти сюрреалистичное. Трамп был на седьмом небе от счастья даже в половине четвертого утра, когда мы приземлились на Южной лужайке — такой успех не смогли умалить даже либеральные СМИ.