Центр круга

— Я? Обещал? – изумился Том в первую минуту, но почти сразу вспомнил, с досады хлопнул ладонью себя по лбу, закрыл глаза.

Антонин терпеливо выслушал слабые чертыханья, лукаво прищурился.

— Вот видишь, забыл или сделал вид, что забыл. Знаю я вашу слизеринскую породу: слово дадите… и бежать. Со мной эти штучки не пройдут! Цени мою находчивость, я облегчаю тебе задачу: можешь не рассказывать о маглах, только показывай.

— Да уж облегчил… – шепнул Том в сторону, а вслух возмутился: – Антонин, ты вообще в своем уме? Если хоть один магл тебя увидит… А монашки, а Крестная?..

Том ощутил, как волосы на затылке зашевелились, внезапно стало дурно от мысли, что будет, если Крестная, вернувшись, прознает…

Лицо Антонина перекосила гримаса пренебрежения.

— Ты прямо как Руквуд: «не знаю», «не уверен», «может не стоит». Терпеть этого не могу…

Замолчали. Том смотрел на люк в потолке, наяву грезил о том, как незваный гость покидает голубятню, возвращая в его повседневную жизнь спокойствие. Антонин с повышенным интересом тыкал пальцем в ажурную паутинку, украдкой поглядывал на друга, наконец, спросил напрямую:

— Так я поживу здесь до первого сентября?

Том обреченно вздохнул:

— А у меня есть выбор?

— Вот и чудненько, – хлопнул Антонин в ладоши. – А что у нас на ужин?

— На ужин, – повторил Том бесцветным голосом, перевел взгляд на гостя. – У нас?!

Антонин шумно почесал затылок, в глазах муки совести.

— Ах да, я и не подумал… Тебе же верно не до меня. Ну, если ты не голоден, я настаивать не стану, могу поесть и в одиночестве.

Том крепче сцепил зубы, чтобы не застонать.

— Учти, Антонин, когда Крестная вернется в приют, я лично посажу тебя на метлу и помашу рукой на прощание. И мне будет глубоко наплевать, сколько дней остается до сентября. Доживешь эти дни у Августуса… Я пойду. Как стемнеет, вернусь.

Пока спускался по лестнице, к каждой перекладине адресовал грубое слово, которое нужно было сказать Антонину. После такого монолога они, скорее всего, рассорились бы, и тогда оскорбленный гость покинул бы Офэнчестер. Уже на земле Том твердо решил вернуться в голубятню, чтобы высказать наболевшее, но почему‑то не стал, ноги сами несли к работающим на грядках сиротам.

Уорлок при его приближении поднял голову, утер пот со лба, выкрикнул с вызовом:

— Опять прохлаждаешься, Реддл?!

— Опять, – подтвердил Том, не замедляя шага.

Он подобрал оставленную тяпку, вклинился между Пиклсом и Симоном. На место кипучего гнева пришла спокойная рассудительность, а следом – любопытство. Зачем сумасбродному юнцу из уважаемой семьи волшебников, которые водят дружбу с такими как Руквуды, Рикрофты, Инглы, Люскомбы, интересоваться бытом маглов?

Нездоровый интерес, решил Том, избалованного мальчишки, от скуки бесится. От этой мысли он почувствовал себя уязвленным. То, что почти двенадцать лет было его нескладной жизнью, для некоторых сытых особ представляется спектаклем с занятными декорациями. Вот только на его, Тома, вкус постановка чересчур аляповата.

***

Пиклс тупо пялился в тарелку, скрежетал ложкой по алюминиевому дну.

— После этих сельских работ, аппетит напрочь пропадает. Сначала высаживаем, пропалываем, поливаем, снимаем урожай, а теперь еще и есть это? Не могу…

Том среагировал мгновенно: пододвинул свою тарелку Пиклсу.

— Не можешь – отдай мне.

— Докатился, Реддл, – хмыкнул под боком Дирк Дейвис, – уже подаяния просишь.

Том недовольно на него покосился.

— Жри свой хлеб насущный, Дейвис, и не мешай мне добывать мой.

Пиклс тоскливо вздохнул, стал переливать бобовую похлебку в тарелку Тома. Дейвис продолжал наблюдать.

— Ты и к своей‑то порции не притронулся. Зачем добавка?

— Вот пристал, – цокнул языком Том, усердно соскребая с краев тарелки кружки лука. – Во мне проснулось сострадание к тварям божьим, Дейвис, подкармливаю бездомных собак и птиц. Пойди у Сплендор спроси, она с удовольствием посплетничает на тему моего общения с воронами.

Симон Луишем молча подал нетронутый ломтик хлеба, Том принял с кивком. Дейвис криво ухмыльнулся.

— Не перестаю тебе удивляться, Реддл!

Том уже собрался ответить емко, но желчно, когда от среднего ряда столов послышался растерянный вскрик, а затем звук падения. Об ужине забыли, все взгляды обратились в ту сторону, но с места никто не двинулся. Упавшей оказалась девочка всего на пару лет младше Тома. По столам побежали тихие, едва слышные шепотки.

— Кто она?

— Норма Смит.

— Неумеха!

— Это не ее вина, просто поскользнулась.

— На ровном‑то месте?

— Нет.

— Кто‑то разлил чай.

— Я видел лужицу.

— Нарочно?

— А кто теперь разберет?

— Эй… что это с ней?

Тут в столовой мгновенно воцарилась тишина, взгляды стали напряженнее. Девочка все еще сидела на полу, потирая ушибленную ногу, но выражение ее лица переменилось. Губы дрогнули и некрасиво скривились, глаза заволокло влагой, нос покраснел, набух, как перезрелая слива, а по щекам покатились крупные слезы. Сироты, как один человек, возмущенно ахнули, отовсюду послышались осуждающие реплики, злые комментарии.

Элеонор Хьюитт, что сидела с Томом за одним столом, скривилась от презрения, прошипела:

— Все‑таки заплакала…