Центр круга

Антонин резко сел, во все глаза уставился на Тома.

— Ты что это серьезно?

Том не решился ответить «да», просто молча посмотрел на Антонина, затем медленно перевел взгляд на небо. Однако Антонин не собирался отступать:

— Ты серьезно? Том! Да как ты можешь так говорить? Ты же самый счастливый из нас четверых. Ты свободен!

— Свободен, – ухмыльнулся Том. – Где ты увидел свободу? В одинаковой форме сирот? В запрете выходить за пределы приюта? В обязательствах дежурить по столовой, убирать комнату, помогать в хозяйстве пенсионерам Офэнчестера? Где свобода?

— Я не о такой свободе говорил, – ответил Антонин без тени замешательства. – Твое положение временно, лишь до совершеннолетия. А потом иди хоть на все четыре стороны.

— Но и у тебя тоже…

— А вот и не тоже, – замотал головой Антонин. – У тебя нет взрослых, что вечно бы тебя опекали.

— Ты забываешь о Крестной.

— Ничего не забываю. Неужели твоя Крестная станет указывать тебе, чем заниматься после окончания Хогвартса? Разве станут окружающие тогда жаловаться ей на твои проступки?

Том задумался. Крестная все же указывает ему на недостойное поведение, одергивает или бросает укоризненные взгляды, отвечает за его поступки перед обществом, как и положено опекуну. Тому вспомнилась сломанная на первом занятии полетов метла, из-за которой Крестная сердилась. Все так… пока он несовершеннолетний.

Том на миг представил себя взрослым и Крестную, которая и в прежней манере отчитывает его за провинность. Картина эта показалась чересчур глупой. Пожилой даме, сухой и ворчливой, как Крестная, совсем не хочется впускать в сердце привязанность к воспитаннику. Покой одиночества и личные интересы для нее много дороже, Том это понял еще в прошлом году. Крестная будет только рада избавиться от ответственности за него.

Теперь он посмотрел на Антонина иными глазами – с пониманием.

— Видишь, – произнес Антонин с тихой завистью. – Тебе никто не указ, а я Долохов. На–след–ник. Тьфу, слово-то какое паршивое! Я еще родиться не успел, а они уже планы на мою жизнь строили. Сидели так за круглым столом на веранде, чай распивали и придумывали: в какой школе я стану учиться, кем буду по ее окончании, с кем стану водить дружбу? Они все распланировали! И это еще не зная, какого цвета у меня будут глаза?

Голос его так и сочился ядовитым сарказмом, Том внимательно слушал, глядя в кривящееся лицо друга, уже знал, что возразить.

— За меня тоже распланировали…

Антонин фыркнул с презрением.

— Что? – оскорбился Том.

Он тоже сел, готовый дать отпор, если друг решит посмеяться над ним. Антонин же был слишком разгорячен спором, чтобы замечать перемену в Томе, а возражение задело за живое.

— Распланировали за него, – сплюнул Антонин. – Не говори о том, чего не знаешь.

— Я не знаю, – произнес Том еле слышно. Глаза опасно потемнели, следующую фразу бросил с вызовом: – Да, я не знаю! Не знаю, кто я, из какой семьи.

Брови Антонина удивленно приподнялись, ответил очевидное:

— Ты потомок самого Слизерина, этого же рода была твоя мать.

— Мать, – передразнил Том желчно. Всколыхнувшиеся чувства не давали сидеть спокойно, тогда он встал, заходил по тесной коробке голубятни. – Мать. Говоришь, я не смыслю в этом ничего? Ошибаешься. Моя мать все распланировала, все до мелочей. Иногда мне кажется, что смерть свою она тоже планировала, иначе чего бы ей письмом вызывать Крестную заранее. Крестная говорит, что приняла меня за магла. Готов спорить на свою волшебную палочку, это мать ее убедила в этом. Она чувствовала свою смерть и не могла не чувствовать, что я тоже волшебник. Не могла, не имела права.

— Всякое бывает, волшебники тоже не всемогущи.

— Бывает, но не с ней. Она не просто умерла, не просто отдала меня в магловский приют, она нарочно обрубила все нити, что связывали меня с миром волшебников. Кого она выбрала мне в опекуны? Свою троюродную тетку, затворницу и сквиба ко всему прочему.

— Постой, – перебил Антонин. – Что значит «выбрала»? А у нее был выбор?

Том был в ударе: лихо отставил ногу, принялся демонстративно загибать пальцы.

— Я запомнил только тех, кто заслуживают внимания. Во–первых, мой дед – отец матери. Теперь он умер, но тогда… тогда мать вполне могла меня оставить с ним. Во–вторых, мой дядя и ее родной брат. Он до сих пор жив, но Крестная неразговорчива о моих родственниках, и я ничего о нем не знаю. Третий вариант не самый привлекательный по сравнению с первыми двумя, однако лучше, чем опекунство Крестной и этот приют. Это тетушка Дотти. Она каждый раз так активно вспоминает мою мать, что я теряюсь в догадках, отчего не она моя крестная? Для роли доброй тетушки нет никого лучше.

Антонин хмурился, краем глаза косил на Тома и тут же отводил взгляд.

— Столько вариантов, – продолжал рассуждать Том, – но нет, она выбрала самый худший, самый жестокий.

— Взрослые всегда жестоки, – заметил Антонин. – Невелика разница между отцом и матерью, раз. Может не зря и мать твоя, и Крестная недоговаривают об отце. Оставь, зачем тебе еще одна головоломка?

Том порывисто шагнул к Антонину, припал на колени, заглянул прямо в глаза.