Центр

Огорчен — не то слово. Поэтому Юра дважды ужо выскакивал в коридор и хватался за телефонную трубку. Один раз позвонил Карданову просто как первому, кто пришел на ум, и поторопил, чтобы тот приходил. Хотя чего уж так было торопить? Все уже произошло, хуже не бывает, а лучше с приходом Витьки тоже не станет. А второй раз (оба раза жена оставалась в комнате и, как только он начинал крутить телефонный диск, демонстративно пускала на полную громкость телевизор, по которому шло что-то документальное) он позвонил Люде:

— У тебя есть что-нибудь выпить? — сказал, сам понимая ужасающую глупость этих слов, но Люда, как бы не понимая, ответила:

— Заходи. Прямо сейчас. У меня тут люди, тебе надо кое с кем повидаться. Это важно.

Катя вначале, что называется, разлетелась, в конце-то концов она шла, пусть и с неудачей, но ведь к мужу, которому все можно объяснить. И даже — это она тоже хотела как можно быстрее ему втолковать — неудача-то не окончательная, все можно поправить, надо только сесть и спокойно все обдумать. И нечего в жмурки уже играть, в испорченный телефон, вот она даже и Карданова на совет позвала. Но… не успела. Муж, как только ухватил из первых ее фраз, что разговор с ее отцом — считай, проехали, так не выдержал и пошел ломить, забывая, что обитателям стеклянного дома не рекомендуется швырять камнями.

— Да что же это за жизнь такая пошла? Я что же, дожил, такого пустяка для Витьки сделать не могу? Он меня и не просил даже, слышишь? Ему твоя работа… да он десять таких найдет. М н е  это надо, м н е. Он  м е н я  от смерти, может, спас, а я…

— Слышали. Пить надо меньше. Или в секцию бокса ходить. Через скакалочку прыгать, если уж по кабакам шляешься. А то, смотри, военно-морская мозоль от любимого твоего жигулевского скоро вырастет.

— Ну и папаню ты заимела! Да что же ты не могла ему объяснить?

— Да не в нем дело. Я сама ничего не понимаю. И он — не больше. Крику много — он Карданова твоего на дух не принимает, а толку мало. Ты что, думаешь, его по-прежнему информируют? Слухами кормится. Что-то там у нас заварили, верней, еще только замесили, а что выпекать будут, еще не знает никто.

— Да дело же в пустяке. В нулевой должности. В ста с чем-то. Их в микроскоп-то не углядишь.

— Не в пустяке. Тебе говорят — все ходят, и никто ничего не знает. И Карданов как-то здесь замешан. Может, и сам не хотел, но оказался замешан. На сто с чем-то я опоздала. То ли он будет  в с е м, то ли  н и ч е м. А отец только злобой исходит, но ничего не решает. Зря я и говорила с ним.

Вот тут еще и можно было все объяснить. Напомнить про вчерашнее, успокоить, рассказать о себе, про то, что она помолодела, и как по младости лет обозвала одного «творческого работника» молодым человеком, но что-то она по инерции буркнула вроде того, что «вот и занялся бы этим сам, раз так уж надо», ну и у мужа тоже нашлось, что сказать. И это постепенно переходило уже в крик.

— Я и занимался этим сам! Я кто тебе — шавка? Ноль без палочки? Я занялся этим так, как мне казалось эффективней. И возможности жены тоже входят в возможности человека. И все автоматически так это приплюсовывают. Тебе ребенок малый это объяснит.

— Хорошо. Плюсуй и умножай. Я хотела помочь и не виновата, если не получилось. А ты попробуй вычесть. Ты сам-то что можешь? Тебе же ничего не нужно. Что же ты теперь удивляешься, если ничего не можешь?

— Я защитил диссертацию.

— Да на тебя дыхнуть никто не смел. И не месяц, не два — годы. Диссертацию он выпек. Да в твоих условиях… Линничук, Авдеенко, Зверев — они что, гении? А где они и где ты? Ничего не нужно было? Ну вот, ничего и не имеешь. А с меня тоже, знаешь, достаточно. Локомотивом тянуть. Я тоже, может, хочу, чтобы к моим возможностям приплюсовывались возможности мужа. А что ты можешь? Другу помочь — и тут к жене…

— Сейчас придет Карданов, — сказал он, чтобы прервать тупиковый разговор.

— Да, я его приглашала.

— И я ему звонил.

— Не смогу я сейчас с ним говорить. Оказывается, я не гожусь на роль жены его лучшего друга.

— О чем мы все говорим и говорим? Тут действовать надо, а не разговоры разговаривать.

— Потому и говорим, что ни тебе, ни Витьке ничего не надо. Поэтому и не придавали ничему значения. Вот и догулялись. Любители свежего воздуха и свежего пива!

— Да что ты знаешь о нас?

— Вы еще в пятидесятых дурили всем головы. Знаем мы эти хохмочки. Мол, атомная бомба над нами висит. Зачем дом строить? Времени нет.

— А что?

— А то, что надо было не задирать шибко головы, что там за тени рядом с луной мелькают, а лучше под ноги смотреть.

— Ага!.. Тебе кроты больше по душе. Вот и выходила бы за крота… в енотовой шубе.

— Хватит паясничать! Шуба — вещь неплохая, но ее купить можно. А чем вы расплатитесь за свою дурость?

— Вчера ты говорила по-другому.

— Вчера ты больше молчал, а это тебе больше идет.

— Для молчаливых целей, мадам Яковлева, в цивилизованных странах берут на службу молодых шоферов.

— Дурак. Тебя даже ударить противно.