Центр

А теперь — времена-то прокатились, как им и положено, но не по всем с одинаковым прижимом, — человек по фамилии Ростовцев так прямо и заявил человеку по фамилии Карданов, что во главе будущего мощного ОНТИ должен встать некто инициативный, с широким кругозором и образованием, не просто разбирающийся в новой, набирающей сейчас темпы дисциплине — информатике, следящий за всеми достижениями и новациями в этой области, но и имеющий собственную позицию и оригинальные идеи. Ростовцев не только прекрасно помнил, оказывается, деловые качества Карданова и по-прежнему ценил его образовательный и научный потенциал по прежней совместной работе, но упомянул и некоторые его публикации в последние годы. Для Карданова все это явилось неожиданностью, приятной, конечно, но по темпу беседы задержаться и понежиться на положительной эмоции оказалось невозможным. Ростовцев, скоротечно обрисовав сопутствующие соображения, не задерживаясь, изложил и вывод: ни завсектором информации одного НИИ, ни врио завсектором другого Гончарова Екатерина Николаевна на эту должность совершенно не подходит. И это не только его точка зрения, но и вполне сложившееся мнение компетентных кругов. А подходит и даже просто-напросто по всем параметрам и соображениям именно он, Виктор Трофимович. Хотя вот это уже есть пока только его, Ростовцева, мнение. Которое он, правда, от компетентных кругов не только не скрывает, но, напротив, всячески разъясняет и пропагандирует.

XXVIII

Когда Дима вошел в прихожую, то услышал два голоса — мужской и женский. Матери дома не было, она только заехала за продуктами и засветло вернулась на дачу. И он заспешил в дальнюю комнату, откуда доносились эти два голоса, не воркующие, нет, а резкие, злые, перебранка не перебранка, а выяснение отношений, к скандалу близящееся, двух надоевших друг другу людей. Не в одинаковой, правда, степени надоевших.

Можно было разобрать, что мужчина уговаривает женщину еще выпить, устало и нервно бубнит одно и то же и что не выпивка ему важна, это тоже сразу понятно, а другое, а женщине надоело  э т о  д р у г о е, и надоел он сам, и она хочет уйти, и не понимает, что она у него забыла и почему вообще здесь находится.

Голоса поднялись на высокую ноту, и когда он почти ворвался в комнату, то застал картину, явно уже неэстетичную.

Брат Анатолий, исчерпав средства убеждения, прибегнул к последнему средству, к принуждению, и ухватил вырывающуюся женщину за руку. Вернее, за рукав жакетки, которая распахнулась на женщине, потеряла вмиг пуговицу, освобожденно покатившуюся под стол, и вся перекосилась, скособочилась. Неэстетично. Не страсти здесь разыгрывались, а полупьяная бестолковщина кружилась, куражилась, напоследок приседая и хлопая крыльями, как филин ополоумевший. Не интересная никому уже, даже и Толику-то самому. Просто женщина первой пришла в себя, первой собралась и вырваться порешила.

Женщина, Неля Ольшанская, руку освободила, но тут случилось другое. Теперь уже самого Толика за руку взяли, прочным, слитным таким манером. Толик не очень и трепыхался-то, может, и с облегчением тоскливым прикинул даже: за грудки, что ли, трясти будут? Но опять случилось другое: Дима, как взял его руку, так и повел из комнаты. Не потащил, а просто как бы слился в одно с ним, так что оставалось шагать нога в ногу. Как в ресторанах выводят специально натренированные на то специалисты во фраках.

Выведя брата из комнаты, Дима вернулся к Неле, которая сидела на тахте и уже затянулась глубоко только что зажженной сигаретой. Он оглядел стол, на Нелю еще не взглянул и, опустив голову, внимательно стал рассматривать мысы своих туфель и паркет вокруг них. Этак секунд четырнадцать, если не все пятнадцать. Затем прислушался, но ничего не услышал. Добровольный Толик неслышно удалился. Размышлять о природе женщины и собственной невезухе. Дима здесь ни при чем, Дима явился на финише засекать время и раздавать медали. Золото, серебро и бронза — проехали. Толик и не облизнулся. Нацепили деревянную. Фэйр-плэй, черт бы ее побрал…

Дима сел на стул прямо напротив Ольшанской. Затем поднялся, отставил стул в сторону и придвинул на его место кресло. Опустился в него. Как раз для этого и менял, чтобы сесть чуть пониже, откинуться, всмотреться. Неля по-прежнему сидела, заложив нога за ногу, курила и тоже откинулась в угол дивана. Как-то все становилось ясно. С невероятной быстротой. Секунды, во всяком случае, бодренько стрекочущие по наручным циферблатам, не поспевали. Ясность покрывала свой круг быстрее.

Неля загасила в пепельнице сигарету и встала с дивана. Быстро, без суеты очистила стол. Что-то отнесла на кухню, что-то поставила в холодильник. Протерла стол, подвинула на середину вазочку простого стекла с нечаянным гербарием — напрочь засохшими гладиолусами. Затем обошла Диму, по-прежнему сидевшего в кресле, и снова забралась с ногами в угол дивана. Прикурила вторую сигарету.

— Неля… — начал Дима.

— Да… — хрипловато откликнулась она и тут же раскрошила о дно пепельницы только что начатую сигарету.