Ценою крови

Отец Лаваль умер через несколько часов после того, как его бросили в эту крысиную нору. Ну чем ему помог Реми? С властями спорить — все равно что против ветра плевать. Но ведь он никого не оскорблял, только просил о милости для старика, не сопротивлялся, за что же его сюда?.. Надзиратели пожимали плечами, когда он просил узнать что-нибудь у начальства, или просто отворачивались. Боже, а что Солей теперь переживает? да еще в ее положении! Реми, вообще редко молившийся, теперь каждый день вставал на колени и отбивал поклоны, читая молитвы.

Впрочем, было непохоже, чтобы Бог прислушался к Реми или к кому-то из его товарищей по несчастью. Все, за исключением одного апатичного индейца из рода абенаков, были католиками, истово верующими, и ни одного еще не выпустили, только новые заключенные прибавлялись — в камере уже ногу негде было вытянуть.

В первый день Реми недвижно просидел в углу, но уже на второй решил, что так он долго не выдержит: надо поприседать, повыжиматься…

— Ты что это? — с изумлением спросил один из его товарищей по несчастью, по фамилии Дегль.

— Иначе с этими ублюдками разве справишься? А так сверну кому-нибудь шею и умотаюсь, — ответил Реми.

С разных сторон послышались одобрительные голоса. Дегль встал:

— Я тоже, пожалуй, месье…

— Мишо моя фамилия! — Реми сказал это, не переставая отжиматься. — Реми Мишо!

Через минуту отжималась уже вся камера — только несколько человек, включая, конечно, индейца, не присоединились к ним.

Еще через день индеец остался в одиночестве. На четвертый день поднялся и он. Он молчал, и все думали, что он не знает французского. Но на этот раз из его уст довольно внятно прозвучал вопрос:

— Красные мундиры, убивать? — и последовал красноречивый жест — как будто он скручивал шею гусю.

— Точно! — подтвердил Реми. Абенак ухмыльнулся и тоже начал отжиматься.

Заглянул надзиратель, заорал:

— Что здесь происходит?

Реми, не останавливаясь, бросил на нарочном ломаном английском:

— Пардон, франс один, инглез — но!

Стражник выругался, сплюнул и вышел.

С тех пор по несколько часов в день вся камера прыгала, бегала, отжималась. Индеец-абенак время от времени повторял свой излюбленный жест, и его обычно бесстрастное лицо озарялось чем-то похожим на улыбку.

Большинство заключенных были местными жителями, им разрешались свидания с родными, и те приносили в передачах еду, которой заключенные делились с Реми и даже с индейцем. Это было существенным подспорьем при скудном тюремном питании.

Реми пытался вести счет дням, делая черточки на стене. Однажды он попытался упросить одного из посетителей передать весточку для Солей, пообещав, что ему заплатят, однако тот покачал головой:

— Простите, месье, слишком далеко и слишком опасно. Англичане что-то замышляют, в такое время я не могу оставить свою семью, нет, нет…

Реми насторожился:

— А что они замышляют? Откуда это видно?

— Кто знает, месье? От англичан всего можно ждать. Судов в гавани больше обычного. И вообще, похоже, скоро что-то произойдет. Нет, месье, сочувствую вам, но не могу и не просите!

— Может, знаете кого, кто смог бы?

— Поспрошаю, но вряд ли. Сейчас самая страда, все в поле. Да еще дрова заготавливать надо. А на кого баб с детишками оставлять — на англичан, что ли? — и он сплюнул прямо на стену.

Так что с весточкой у Реми ничего не вышло, оставалось надеяться на себя. Реми все более яростно отжимался, размахивал кулаками, представляя, что перед ним ненавистная морда охранника. Теперь он уже сам освоил жест индейца — тот каждый раз в ответ ухмылялся и кивал.

Недели через две Реми посетил местный кюре, круглолицый и розовощекий отец Дюбуа. Он принес ему мясных пирожков, прямо из печки. Реми не знал, как и благодарить.

— Ну что вы, что вы! Вы заступились за отца Лаваля, а он к вам как к сыну относился, я знаю. Послезавтра еще навещу, Бог даст.

Бог не дал.

— Что с отцом Дюбуа, неужели что-нибудь случилось? — спросил Реми у мадам Дегль, пришедшей навестить мужа — это было примерно через неделю.

Женщина боязливо оглянулась: не слышит ли их надзиратель?

— Арестовали. Заперли в церкви вместе с остальными, называют это "домашний арест".

— За что? И с кем?

Голос женщины упал до шепота:

— Всех кюре в округе туда свезли. Почему, никто и не знает. Месс больше не служат…

Это была неприятная новость. Похоже, что и их никто не собирается выпускать. Бежать, бежать! Но как? Их даже на несколько минут в тюремный двор не выпускают!

Женщина ушла, зато вечером явился брат Дегля — да еще с бутылкой коньяка! Вторую пришлось, конечно, охране отдать, но все равно неплохо. Но еще больше обрадовало Реми другое: через решетку, отделявшую посетителей от заключенных, послышалось негромкое:

— Где тут Мишо? Весточка с воли!

В два прыжка Реми оказался у решетки:

— От кого?

— Да вот от одной парочки — их друг от друга не отличить. Говорят, родственники.

— Антуан и Франсуа? Вы с ними говорили?