Ценник для генерала

— Он спит, — заявил доктор и повернулся к своим спутникам. — Это даже хорошо. Зайдите потихоньку и посмотрите. Девушка, вам, наверное, не стоит заходить. Только шуму наделаете.

Гуров мысленно поблагодарил врача за эту идею. Он вошел в палату и еле сдержался, чтобы не скривить лицо в болезненной гримасе. Старый друг Стас лежал с забинтованной головой, с гипсом на руке. Его грудь была плотно перетянута бинтами. Лицо Крячко покрывали ссадины и царапины, уже заживающие, а под левым глазом желтели остатки приличного синяка.

Дрался? Когда, с кем? Как он исчез с поезда, в котором нашли его вещи? И самое главное, зачем?

Гурову захотелось подойти к другу, присесть на край больничной койки, положить руку ему на грудь и тихо сказать что-нибудь обнадеживающее, успокаивающее. Главное, что жив, что нет особенно страшных ранений. С сотрясением мозга и потерей памяти доктора как-нибудь разберутся. Лишь бы выжил. Бедный Стас, как ему досталось! Как спокойно его лицо. Вообще-то Крячко всегда отличался выдержкой и философским спокойствием. Поможет это ему сейчас?

— Ну и что скажете? — тихо спросил врач, наклонившись к Гурову. — Он?

— Да, он, — подтвердил Лев Иванович. — Пойдемте отсюда. Там поговорим… — Гуров хотел было выйти из палаты, но резко повернулся и уставился на Крячко.

Ему показалось, что Стас подсматривает за ними сквозь чуть опущенные веки. Тут глаза Крячко открылись. Он смотрел на гостя, на врача спокойно, выжидающе.

— Это кто? — потом спросил Стас чуть хрипловатым голосом. — Откуда? Из милиции?

Гуров опешил, уставился на раненого товарища. Что?.. Милиция? Почему он так сказал?

Крячко едва ли не всю свою жизнь проработал в милиции. Только несколько лет назад ее в России переименовали в полицию. Из-за травмы головы сработала давняя привычка? Вообще-то все сотрудники управления давно уже привыкли к словам «полиция», «полицейский».

Это было первое, о чем подумал Гуров. Только потом он с горечью осознал, что Стас его не узнает. Крячко смотрел на старого друга. В его глазах было ожидание, надежда, множество вопросов, но никак не радость от встречи.

Лев Иванович вздохнул, вернулся к кровати, решительно пододвинул стул и уселся на него. Гуров очень беспокоился, что врач начнет его сейчас выгонять или останется рядом и примется слушать их разговор. Так и случилось. Врач уселся на второй стул рядом с сыщиком.

— Значит, вы ничего не помните? — спросил Гуров, начиная разыгрывать свою партию. — И меня не узнаете?

— А вы кто? Я знал вас? Как меня хоть зовут? — Крячко стал кряхтеть и приподниматься на подушках, чтобы сесть. — Хоть что-нибудь из моей жизни мне расскажите. Может, это послужит толчком для воспоминаний. Вы не представляете, как это страшно — не помнить вообще ничего!

— Редкий случай. Я пытался даже поискать такое в медицинской литературе, — сказал врач. — Обычно в подобных случаях выпадает из памяти определенный кусок воспоминаний, очень четко локализованный по времени. А тут полная потеря при внешне нормальном состоянии. Относительно, конечно. Ни комы, ни операции на черепе.

— Типун вам на язык, — проворчал Крячко и поморщился. — Головная боль просто вымотала.

Гуров размышлял. От его решения сейчас зависело многое. Легче всего назвать вымышленные имя и фамилию, сказать Стасу, что он всю жизнь прожил в Беларуси, что они коллеги по адвокатской деятельности. Но есть ли в этом смысл, не помешает ли такое сообщение восстановлению памяти?

А ведь Крячко сейчас чуть ли не узловая фигура. На него напали. Он, настоящий профессионал, понимал, кто и почему это сделал. Осталось лишь вернуть ему память, и он все расскажет. Тогда появятся ответы на многие вопросы.

«А ведь он все еще жив лишь потому, что ничего не помнит, — думал Гуров. — Наверное, в этой ситуации преступники не станут его трогать. Даже при таком развитии событий лишние трупы никому не нужны. А вот если я начну врать, тогда кто-то через доктора, по другим каналам, может, через «жучки», установленные преступниками в палате, это поймет. Негодяи сообразят, что им морочат голову, и решат, что проще все-таки довести дело до конца. Странное дело, но бывает и такое в оперативной работе, когда, разыгрывая какую-то роль, приходится прибегать к чистейшей правде. Нет, не всегда, конечно».

— Вас зовут Станислав, — спокойно сказал Гуров, наблюдая за другом. — Станислав Васильевич Крячко.

— Станисла-ав, — произнес больной, как будто прислушиваясь к звуку, пробуя его на вкус. — Крячко-о. Вот зараза, не радует слух!

Гуров молча пожевал губами. Прогресс есть. Сейчас Станислав выдал одно из своих самых любимых словечек: «зараза».

— Вы не расстраивайтесь, — попросил Гуров. — Полежите, полечитесь. Постепенно все вспомните. Никто вас не торопит.

Крячко понимающе смотрел на Гурова, но вопросов больше не задавал. Это было как-то странно. Ведь врач только что рассказывал, что его пациент всех замучил расспросами о себе. А тут пришел человек, который его явно хорошо знает, а вопросов нет. Успокоился, почувствовал надежду?

Врач поднялся со стула, положил Гурову руку на плечо и заявил: