Ценитель

— Нет! — резко ответил я, прижимая кроссовок к груди. После чего, наткнувшись на растерянный взгляд мамы, повторил: — нет, они как раз в пору, уверен.

— Мерять будешь? — спросила Валентина.

Я кивнул.

Кроссовки сели, как влитые. И после этого я спросил цену.

— Ну это новая партия, и кожа тут вроде бы натуральная… — вздохнула торговка. Я буквально видел, как в ней боролась скупость с жалостью. Она знала меня; прекрасно понимала, что денег в нашей семье не много. Но в то же время чувствовала, что, раз вещь мне понравилась, то можно содрать денег чуть больше.

Конечно, мне нельзя было показывать сразу свой интерес. Таковы азы торговли, которых я не зал. Впрочем, гораздо позже я понял, что даже из этого правила есть исключения.

Валентина назвала цену. Мама цокнула языком, помотала головой и протянула мне руку.

— Пошли, Гера, — сказала она. — Посмотрим, почём такие же у соседей.

Торговка пожала плечами и скользнула по мне равнодушным взглядом.

— Не найдёте таких же — говорю же, партия новая, только завезли, — сказала она.

— Подожди, мам, — ответил я, глядя торговке в глаза.

Она не выдержала — опустила взгляд.

— У вас отличный товар, — сказал я. — Значит, умеете выбирать.

Валентина заинтересованно посмотрела на меня.

— Значит, клиентов будет больше, чем у других. И прибыль хорошая, — продолжал я. — Но очень много зависит от первого клиента, так? Если первая сделка в начале дня не получится — то есть риск, что вообще торговля не пойдёт, верно?

Такая примета действительно была у челноков в то время. Я слышал об этом неоднократно, во время своих долгих зимних прогулок по рынку.

Валентина ухмыльнулась.

— Ну, допустим, — кивнула она. — Но даром отдавать такой товар тоже не дело! Так и разориться можно.

— Так ведь мы не даром, — улыбнулся я. — Давайте так, я в школе буду всем говорить, что такие кроссовки только у вас продаются. И цену назову в два раза выше. К вам точно ещё клиенты придут — гарантирую!

Теперь торговка улыбалась.

— Это интересное предложение, — сказала она. — И сколько ты готов за них отдать?

Я назвал цену. Мама всё равно недовольно нахмурилась, но промолчала. И сделка состоялась. Тогда я ещё не подозревал, какие изменения в мою жизнь она принесёт.

Кроссовки оказались настолько хороши, что привлекли внимание в классе. На второй учебный день меня тормознули парни из одиннадцатого класса, на выходе из школьного двора, и потребовали «пояснить за шмот».

Штаны «Адидас» определённой модели были чуть ли не официальной униформой городских бандитов, которые гордо называли себя «борцами». Никому другому такие штаны носить было нельзя. По слухам, во втором микрорайоне по весне одного парня зарезали только за то, что его штаны были похожи.

В ответ на претензии я проблеял что-то про разницу между штанами и кроссовками, но, конечно, это было ошибкой. Надо было сразу бить или бежать. Словесная придирка была только предлогом, чтобы меня остановить.

Последовал сильнейший удар по корпусу. Похоже, били сзади, ногой. Кажется, такой удар в карате называется «маваши».

У меня дыхание перехватило и потемнело в глазах. Я рухнул в траву возле раскисшей пешеходной дорожки. И тут же ближайшие хулиганы, как стая гончих собак на дичь, накинулась на мои ноги, пытаясь стащить «адики».

Я брыкался изо всех сил. Тогда они навалились всей толпой, не давая мне пошевелиться. Краем глаза я видел, как один из нападавших достал нож-«бабочку» и нацелился на кроссовки. Я осознал, что вот сейчас, в следующий момент, я могу навсегда потерять эти вещи, что их просто порежут в лоскуты. Мне стало нестерпимо больно, физически, будто нервы ошпарило кипятком.

Что было дальше я помню плохо. Несколько мгновений слепой ярости, звук из моего горла, напоминающий звериный рык. Растерянность и даже испуг на лицах хулиганов, когда я зубами впился одному из них в щиколотку, прокусив её сквозь штаны. Визг покусанного, вкус крови на губах…

А потом в одно мгновение, словно по волшебству, всё закончилось. Хулиганы исчезли, будто испарились. Даже покусанный.

Надо мной, на фоне свинцово-серого неба нависала фигура в чёрном плаще, опираясь на трость с металлическим набалдашником в виде бульдога. Лица не было видно — чёрная шляпа с широкими полями давала слишком густую тень.

Я не испугался. В какое-то мгновение я даже подумал, что меня уже убили тем самым ножом-«бабочкой», и что теперь бояться больше нечего. Я испытал грусть вперемешку с облегчением и на всякий случай ощупал себя. Бок после удара сильно болел. Это меня расстроило: разве после смерти боль остаётся? Это нечестно…

— Поднимайся, — сказала фигура, протягивая руку. — Земля холодная, застудишься. Пойдём, приведём тебя в порядок.

— К… кто вы? — рискнул спросить я прежде, чем схватиться за руку.

— Меня зовут Филипп Петрович, — ответила фигура.

— Очень приятно, — кивнул я. — А меня — Герман. Можно просто Гера.

— Я знаю, — ответил мой собеседник, после чего повернулся так, что я смог разглядеть его лицо.

Филипп Петрович оказался импозантным пожилым мужчиной, с умными карими глазами, орлиным носом и щёткой седых усов.