Цена высшему образованию (СИ)

Вечером Валя вернулась с работы усталая, бледная, голодная, нервозная. К музыке она отнеслась если не враждебно, то весьма неодобрительно. Я каким-то шестым чувством улавливал ее настроение, хорошо зная, что во время беременности женщину нельзя волновать, нельзя ей перечить, расстраивать, гнуть свою линию, даже если ты прав на все сто процентов. Валя нелегко переносила свою беременность. И это было не только оттого, что она не обладала могучим здоровьем. Главное было в другом. Родители ее постоянно пилили, почему она так глупо поступила, что вышла замуж за голяка, у которого решительно ничего нет за душой. Она сначала брыкалась, протестовала, доказывала обратное и даже грубо отвечала: не ваше дело, а потом, постепенно стала сдавать позиции, накапливать в себе крупицы сожаления того, что она не так давно, поддавшись чувству, дала согласие на замужество с этим неудачником. Родители заметили эту перемену и еще больше усилили атаку.

- Разведись с ним, тебе будет лучше, - твердили они одно и то же, всякий раз, когда дочь садилась к столу.

Сейчас Валя, молчаливая и хмурая, села на диван, на котором они вместе ложились ночью и, не глядя на меня, сказала:

- Убери ты этот проигрыватель. Мать жалуется, что ты приходишь, громко включаешь музыку, а она эту классику терпеть не может. Хороша музыка, когда все хорошо. Ты что-то долго ищешь работу: уже месяц как ты здесь, а толку никакого. Ты непрактичен, все в облаках витаешь, на музыке помешался. Ты неудачник. Выбрал никому ненужную профессию, пускал мне пыль в глаза, стихи посвящал, обманывал меня. Я сожалею, что вышла за тебя замуж. Мне до тебя было гораздо лучше. А теперь что-то предпринимать поздно: ребенку отец нужен. Я такая невезучая, такая несчастная. Родители постоянно попрекают меня, и я уже с ними соглашаюсь, у меня нет другого выхода. Тебе же я хочу напомнить, что ты глава семьи, а получается, что мне одной лямку тянуть приходится. Я слишком слаба для этого, не потяну. Что это за зарплата сто пять рублей? А на руки я получаю чуть больше восьмидесяти.

- Я устроюсь на работу, обязательно устроюсь, я не позволю тебе одной тащить эту лямку, как ты говоришь, вот увидишь. Потерпи немного, - горячо доказывал я.

- Лично я никаких перспектив не вижу. Твоя филология никогда тебе не пригодится, она будет тебе только помехой в жизни. Но раз ты решил уж в свое время, это было роковое для тебя решение, то надо было пролезть в партию. Любыми путями. У тебя специальность трепача, а любой трепач должен иметь партийный билет, иначе ему грош цена.

- Я не трепач, - возмутился я, - я человек и никогда трепачом не буду. Ты слишком далеко заходишь! Неужели ты думаешь, что все члены партии трепачи?

- Об этом все говорят, - отрубила Валя, - но ты попробуй, вступи в эту партию. Так тебя не примут. За вступление в партию берут взятку в размере тысячу рублей. Мой брат Борис МАИ окончил, стал инженером и попытался заикнуться насчет партии, так ему такую цену заломили, - мы все ахнули. Ну, ладно, давай ложиться, а то завтра на работу.

- Я теперь не засну, - сказал я.

- Как хочешь.

Она зевнула, положила свою маленькую, в пышных черных волосах, головку на белую подушку и тут же заснула. Красивый маленький рот приоткрылся, она захрапела, дыхательный аппарат задвигался так сильно, что я испугался, подумал, что ей трудно дышать, и слегка толкнул ее в плечо. Она тут же перестала храпеть, начала дышать ровно, спокойно, но это продолжалось недолго. Храп стал еще больше. О том чтобы заснуть не могло быть речи. Я сунул босые ноги в домашние потертые тапочки, приоткрыл дверь крохотной спальни, чтобы пройти в ванную, а в большой комнате, где почивал Алексей Григорьевич со своей супругой, храп был еще сильнее. Я прошел в ванную, зажег свет, достал пачку дешевых сигарет и закурил. В ванной ярко горела лампочка, и было так тихо и уютно, что я задремал.

Вскоре послышались шаги на скрипевшем полу. Это были шаги тещи. Она открыла дверь ванной и ахнула с перепугу.

- Ляксей Григорич, а Ляксей Григорич! поди сюда! наш зятек, видать, крепко наклюкался и ляжит в ванной. Ой, Боже мой! Бяда, бяда!

Я вскочил, извинился и направился в спальню к жене, которая еще сильнее храпела.

- Это Валечка - храпучка спугнула яво, - сказал Алексей Григорьевич, не поднимаясь с кровати.

Я скрутил клочок ваты в два жгутика и заткнул ими уши, потом прилег и заснул.

Утром, хлебнув чаю, помчался искать работу.

"Я сегодня должен найти работу, во что бы то ни стало, - решил я, глядя на многочисленные объявления недалеко от Большого театра, левее от памятника(Мордыхаю) Карлу Марксу. - А, вот, в самом Большом театре требуется рабочий сцены. И оклад не указан. Наверняка сотня рублей в месяц будет. Не меньше. Пойду. Это рядом".

Начальник отдела кадров читал газету, очевидно фельетон, потому что фыркал, возмущался, хохотал и плевался, стараясь попасть в урну.

- Я по объявлению, здравствуйте, - сказал я.

- Очень хорошо. Покажите свои документы, пожалуйста.

Он пролистал паспорт и трудовую книжку, посмотрел диплом и разочарованно сказал: