Цена времени. Книга 2 (СИ)

По моим расчётам сейчас восьмое августа. Если допустить, что возникнут издержки, проблемы с погодой или, что не удивительно, со снабжением — мы можем провести только в пути туда порядка двадцати дней. Ведь две недели — это лишь самый позитивный прогноз, основанный на минимальном влиянии всех негативных переменных. Плюс как минимум столько же нам предстоит протопать в обратном направлении. Если, конечно, будет, кому топать. Не знаю, сколько там обычно велись многотысячные сражения, но если нас не развеют в прах в первом же крупном столкновении — домой мы вернёмся к середине сентября, никак не раньше. Если на Земле не действует ни один из малых ледниковых периодов — местный климат мне был знаком. И в целом до серьёзных холодов, по моим расчётам, мы успеваем вернуться. Если, конечно, воевода в случае героической победы не решит продолжить победоносное шествие и осадить какой-нибудь Выборг. Зимовку в этих широтах даже треть такой армии ну никак не выдержит. Ведь никакой тёплой одежды большинство солдат, разумеется, не имело. Да и на подножном корму по снегу далеко не уедешь. Впрочем, Михаил может и наивен в плане оценки своих сил, но явно не дурак, а потому дезертирские мысли на этот счёт можно пока отбросить.

Я вернулся к своему обозу, зацепил всё ещё не очень послушного коня к замыкающей телеге и улёгся на кажущийся периной после жёсткого седла мешок крупы. Только сейчас я действительно понял, что хочу домой. В смысле к себе домой — в двадцать первый век! Вся эта средневековая суета, воины, интриги… Как же всё это дико для цивилизованного человека. А может, как в книжках фантастических писали? Ну, помру вот я сейчас и та же сила меня обратно в моё время и забросит? Подумать только: чуть больше месяца назад я имел огромное богатство. Не в смысле материальное, хотя даже бесплатные блага прогресса здесь были бы кстати. Я был богат просто потому, что был спасён от всего этого. И все-таки человек — существо невероятно эгоистичное! Вот забросит меня сейчас в каменный век, или вообще — к динозаврам. И тогда мне уже эта жизнь мёдом покажется. А может и нет? Ведь там как: сожрёт тебя какая громадина, ну значит судьба. А тут? Нет, и тут скажут, мол бог забрал. Но имею ли я чисто моральное право сейчас помереть? Да даже если и вернусь я к себе, кто этих людей спасать будет? Ведь эта реальность, как я понял, течёт параллельно нашей. И с моим уходом никто весь этот поход на паузу не поставит. Вот слетать бы к себе, прибарахлиться тонной-другой разного рода полезностями и назад. Ведь все эти люди: купцы, ремесленники, воины, крестьяне. Их жизни, их судьбы висят на мне. Хотя они этого и не знают. А через неделю к ним прибьётся ещё столько же. Шестнадцать тысяч взрослых душ… Вроде бы не так чтобы и много в масштабах целой страны. Держу пари, царь больше потерял в этой войне с казанцами только от проблем со снабжением. Но какая же это сила в правильных руках! Да если бы я хоть кусочек от этого смог направить в нужное мне русло — я бы больше не нуждался здесь ни в чём. Да и морально неправильно было бы бросить их практически на смерть. Нет, нельзя мне сейчас помирать. Я открыл глаза, сел и ещё раз оглядел кажущуюся бесконечной колонну, уходящую в даль и скрывающуюся за лесным поворотом. Точно нельзя. Отказываться уже поздно. Я — шанс для этих людей. Спасти их от гарантированного поражения — моя задача. Спасти их — теперь уже мой долг.

Я спрыгнул с телеги, уже почти без труда влетел в седло и, ударив в толстые бока своенравного скакуна, галопом помчался вперёд. Меня проводили удивлённым взглядом, но ничего не сказали. Действительно — ну решил барин развеяться, так чего ж ему мешать? Тем более что средства позволяют. Разогнавшись до предела, я поразился, как быстро пролетают разномастные деревья и не заметил, как буквально через пол минуты вылетел из лесной чащи. Проскакав в таком темпе ещё пол сотни метров, я решил более не изнашивать животинку и, натянув поводья, перешёл на быструю рысь. Свернув с тропы вправо, я покорил небольшой холмик и остановил коня прямо на нём. Польский жеребец жадно вдыхал широкими ноздрями тёплый августовский воздух. Я тоже тяжело дышал, как-то незаметно переняв его отдышку. В благодарность похлопав его по шее, я посмотрел вдаль, силясь заглянуть за горизонт. Эта дорога — испытание на пути к великой цели. В путь!

Интерлюдия. Курсант Кузнецов.

Я в нерешительности стоял перед дверью, в которую ещё мгновение назад был готов влететь на крыльях воодушевления. Просьба моя была откровенно наглой и необоснованной и полковник запросто мог отказать мне в столь непотребном, на первый взгляд, вопросе. Наконец, собравшись с духом, я коротко постучал и, услышав столь же заветное, сколь небрежное «войдите», буквально заскочил в кабинет.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — Немолодой офицер с редкой сединой медленно и устало поднял на меня свой внимательный и цепкий взгляд.

— Я слушаю, курсант. — Он отложил ручку, которой совсем недавно что-то с интересом выписывал и с кажущимся интересом уставился на меня.