Цена первой ночи

Комната оказалась не заперта. Забыла. Ну конечно! Запах холодного пепла и перегара витал в полуголой комнате, концентрируясь над женщиной, грузной, грязной, с серым лицом и сальными волосами. Женщина налила в гранёный стакан водки и выпила на одном дыхании, даже не поморщившись. Схватив за плечо и едва преодолевая отвращение, я затрясла мать, крича ей в ухо:

— Ты что сделала? Ты опять вещи из дома выносишь? Опять воруешь?

Она отставила полупустую бутылку, и на меня глянул один глаз. Второй недофокусировался и смотрел в стену. Мать прочистила горло и хрипло каркнула:

— Отвали! Чё орёшь? Это не я!

— А кто?

— Не я! Садись, выпей с матерью! Уважь…

— Да пошла ты!

Я пнула ногой картонку, из которой торчали горлышки полных бутылок, и те недовольно звякнули. Ясен пень, не она… Никогда не она… И телик не она, и микроволновку первую, и кофеварку… Хоть бы допилась уже вконец, хоть бы кто водки палёной подсунул!

Выскочив в коридор, я наткнулась на Николая, который, прищурившись, смотрел на меня. Блин. Блинский блин! Придётся ему деньги возвращать, да ещё доплачивать за ноут. И планшет какой-то…

— Я очень сильно извиняюсь, — пробормотала, не зная, куда девать глаза. — Я верну деньги за всё… Извини, пожалуйста!

— Теперь ты извиняешься! — сострил жилец. — Быстро женщина обернулась. Тут что, ломбард есть?

— Скупка, буквально через две дороги… Её там уже знают все.

— И вопросов, конечно, не задают, — пробормотал Николай, доставая мобильник из кармана.

— Прости, я обязательно верну деньги, — снова покаялась я. Все остальные слова, как, впрочем, и эти, казались мне совершенно пустыми и глупыми. Дважды человек мне помог, а я его так подставила. Молодец, Любка, ничего не скажешь…

— Мишань, привет!.. Да, я, да так, по-старому… Слушай, у тебя на Автово есть кто толковый?.. Тряхнуть хозяина скупки на предмет торговли краденым… Да, вот прям щас, да… У меня, у кого ж ещё украли! Ноут и планшет графический, номера серийные я тебе скину СМСкой.

Я испуганно взмолилась:

— Пожалуйста, Николай, я ведь сказала, что верну деньги!

Он отмахнулся и продолжил:

— Ага, спасибо! Ясен квасен, с меня поляна! Всё, жду!

Отключившись, он спрятал телефон и глянул на меня:

— Слушай, хозяйка, а обеда не будет?

Правило 3. Советуйся только со знающими людьми

Я прикусила губу, не зная, что сказать, как ещё просить не заявлять в полицию на мать, но Николай махнул рукой:

— Да не смотри ты так! Мы с Мишкой со школы дружим, он мне всё неофициально вернёт.

— А как же…

— Сам виноват, ты мне говорила дверь запирать, а я забыл.

— Значит… Ты остаёшься? Договор не расторгаем?

Я не могла поверить собственным ушам. Прошлый жилец кинул меня только из-за того, что мать, напившись, громко орала в своей комнате, причём даже не ночью и не рано утром. А этот даже из-за кражи не станет заявлять… Он что, святой, что ли?

— Яичницу будешь? — спросила я в ответ на его пожатие плечами. На этот раз Николай кивнул. И я пошла на кухню зажигать газ под сковородкой. Яичница была моим фамильным блюдом: мать рано перестала заниматься нашим с Катериной воспитанием, а моя сестра никогда не любила готовить. Она любила подметать, выносить мусор и, пользуясь случаем, курила у подъезда с пацанами. Готовила я. Яичницу, горячие бутерброды (ибо начиталась о вреде сухомятничества) и, конечно, пельмени. Когда было на что их купить.

Пообедав в молчании, я отказалась от услуг такси, так мило предложенных Николаем, и потопала на метро. Перетерпев полчаса толкотни в час пик, пробежалась по Владимирскому до Литейного и влетела в любимое кафе как раз в пересменку. И закружилась, и понеслась: то соль, то вилку, то пива, а то «повторите нам, а давайте за наш столик, вы такая симпатичная!»

В общем, когда я услышала вибрацию телефона в кармане форменной юбки, было уже полшестого вечера. Глянула на экран — Катя. Начиналось вечернее караоке. Крикнув напарнице, чтобы присмотрела за моими столиками, я бросилась в туалет и закрылась в кабинке.

— Кать, я слушаю!

Сестра рыдала. Я даже не поняла сначала, что она пыталась мне сказать сквозь всхлипы, а сердце остановилось, пропустив пару ударов. Не дай бог, с Аришкой… Не дай бог, Аришка совсем плоха!

Спаси и сохрани!

— Катерина! Выдохни, вдохни и начни сначала!

— Операция…

И снова рыдания.

— Что операция?

— Операция! Срочно! Надо! Не дождёмся!

Я опустилась на корточки, опираясь на перегородку туалета. Как срочно? Ведь врачи обещали, что у нас есть ещё полгода! И в Германии нас в план поставили на декабрь…

— Кать, врач что конкретно сказал? Внятно!

— Две недели максимум, — внезапно успокоившись, вполне внятно ответила Катерина. Правда, голос был как чужой, убитый. Я будто увидела сестру — бледную, потерянную, с телефоном в коридорчике. Одну-одинёшеньку. Катька… Две недели — это так мало!

— Как Ариша? В сознании?

— Стабилизировали. В сознании. Она не плачет. Сделали эхо, сказали — всё плохо, очень плохо… Любаш, что делать? Что делать-то?