А еще через некоторое время в лагерь вернулся О’Нил. Раненый, но живой. Однако глубокая рана на подбородке не давала ему возможности говорить.
Крейтон приказал рядовому Бассетту убить Радерфорда и О’Нила, но тот опоздал. Оба сбежали.
Кто ж знал, что у капитана так много друзей? Офицеры, симпатизировавшие Радерфорду, тотчас же потребовали у Крейтона выплаты долгов и отказывались с ним играть и сидеть за одним столом. Лорд Веллингтон решил, что для майора будет лучше вернуться в Англию…
Крейтон смотрел на останки бесценной китайской шкатулки для драгоценностей, разбросанные по полу теткиной спальни. В ней должен был лежать ключ от сейфа, где она хранила настоящие драгоценности, но Крейтон так и не нашел его.
Он провел дрожащей рукой по волосам. Ему необходимо достать денег. Ведь он не может прятаться в этом доме вечно. Простенькие золотые цепочки и серебряные медальоны — дорогие сердцу старой женщины безделушки — словно насмехались над ним. Крейтон пнул их ногой и грязно выругался, осквернив покои старой девы. Он тяжело опустился на пол и отер губы в желании выпить.
А может, ему ничто не грозит? Крейтон не видел Радерфорда с того самого дня, как тот оборванный и исхудавший пристал к нему на улице и имел глупость вызвать на дуэль. Капитан так и не явился к месту встречи, но был где-то в Лондоне — человек, объявленный вне закона, поджидающий своего часа.
Крейтон надеялся, что Радерфорд совершит очередной благородный поступок, отправившись в штаб конногвардейского полка. Но тогда ему точно не миновать виселицы.
Впрочем, невидимый, скрывающийся где-то Радерфорд был опасен. Французская сабля была при нем, и Крейтон опасался, что однажды ночью она вонзится ему между лопаток, если только он первым не отыщет Радерфорда или О’Нила.
Крейтон услышал на лестнице знакомые тяжелые шаги и поднялся на ноги. Бассетт наконец-то вернулся. Майор нанял этого крепыша — бывшего солдата, чтобы тот охранял его жизнь и выполнял всевозможные поручения. Крейтон вышел из спальни и притворил за собой дверь, чтобы Бассетт не увидел царившего там беспорядка и не догадался, что в доме имеется что-то ценное.
Крейтон пригладил сюртук и ждал, пока слуха доставит ему такое желанное письмо Эвелин Реншо.
Майору несказанно повезло, когда он обнаружил, что леди Реншо распродает сокровища своего мужа. По стечению обстоятельств портрет скандально известной любовницы Реншо был выставлен на том же самом аукционе, где Крейтон продавал теткиного Гейнсборо. Портрет являлся наименее интересной частью коллекции эротических картин и книг лорда Филиппа. Имя продавца, естественно, было фальшивым, и Крейтон последовал за ним после аукциона в надежде, что тот выведет его прямо к Реншо. Тогда он мог бы потребовать от опального барона денег за свое молчание.
Реншо никогда не участвовал в благотворительности, поэтому Крейтон очень удивился, когда продавец отвез деньги, вырученные от продажи портрета, в приют. По Лондону давно уже ходили слухи, что некто совершает весьма щедрые пожертвования в пользу всевозможных приютов и сиротских домов. В букмекерских конторах делались ставки на то, что таинственным благотворителем является граф Дарлингтон — полоумный старик, поклявшийся потратить все свое состояние до последнего пенни, чтобы только ненавистным родственникам ничего не досталось.
Крейтону не составило труда догадаться, что благотворительностью занимается леди Эвелин Реншо, распродававшая коллекцию своего мужа. У майора сердце сжималось при виде того, как состояние Реншо постепенно переходит в руки никчемных сирот и вдов.
Он уже раздумывал над тем, как бы начать шантажировать жену предателя, когда совершенно неожиданно встретил ее в доме Анны О’Нил, приехав узнать новости о ее дражайшем брате.
Крейтон горячо успокаивал Анну, оплакивавшую судьбу брата, поэтому ему не составило труда убедить Эвелин Реншо в том, что он всем сердцем желает помогать нуждающимся. Он намеренно проговорился, что собирается в Девон, дабы передать большую сумму денег приюту, находящемуся рядом с его родовым поместьем. Как он и надеялся, благородная леди Эвелин добавила кое-что и от себя.
А именно две сотни фунтов.
Пошли они на весьма благотворительные цели: Крейтону требовался новый мундир и сапоги. Не мог же он ходить по Лондону как человек, которому есть что скрывать. Он одевался как настоящий герой, и люди ему верили. Деньги Эвелин обеспечили ему самое лучшее, и Крейтон не испытывал угрызений совести. Ведь леди Реншо всем сердцем желала обеспечить британских солдат теплой одеждой.
Крейтон осклабился. Он уже нашел применение тому щедрому подарку, который леди Эвелин вознамерилась отправить сиротам Линкольншира.